— Понимает ли мэм-саиб по-бенгальски?
— Да, — поспешно ответила Грэс. — Вы из Бенгалии?
— Это что за тарабарщина? — недовольным голосом вмешалась Люси. — Что стоит эта брошка?
— Три рупии, — отвечал Хусани, показывая свои три длинных пальца.
— Слишком дешево, если камни настоящие, и слишком дорого, если они поддельные. — И Люси прибавила по-индусски, стараясь придать голосу строгое выражение: — Если ты солгал, я посажу тебя в тюрьму.
— Сравни их с моим гранатовым ожерельем, — посоветовала Грэс. — Айя покажет тебе, где оно.
— Отлично, — согласилась Люси и пошла в комнату, позвав служанку.
Грэс поспешно спросила на наречии, которое употребил торговец:
— Ты пришел, чтобы увидать меня? Кто тебя прислал?
— Тот, кто желает добра мэм-саиб. Угодно вам взглянуть на мои вещи? В опасное время и у цветов, и у листьев есть уши…
— Нет, здесь нечего бояться. Я уверена в преданности наших слуг, потому что мы всегда хорошо с ними обходимся, а здешние солдаты еще недавно клялись в своей верности, хотя мы этого от них и не требовали. Если бы я была так же уверена в безопасности других, как в своей собственной, то была бы счастлива. Но мы здесь живем так далеко от всех!
Будто выбирая и торгуясь, Грэс и Хусани продолжали тихо и спокойно разговаривать.
— Вы напрасно так говорите, — возразил Хусани, играя на солнце брошкой. — Разве орел, смотря прямо на солнце, видит под собой ловца и его сети? Разве царь джунглей замечает железные зубья на дне ямы, вырытой, чтобы поглотить его?
— К чему ты говоришь все это, и кто ты? — вскричала Грэс. — Я уверена, что ты не простой разносчик!
— Кто бы я ни был, доверяет ли мне мэм-саиб?
— Да, да! Хотя сама не знаю почему. Мне кажется, я уже где-то видела вас.
— Может быть, в Лукно. Я был там со своим господином.
— Ах, помню! Твой господин был в длинной чудде и смотрел на приезжающих гостей. Я видела его, когда приехала с сэром Генри Лауренсом. А потом он был и на вечере.
— У мэм-саиб хорошая память. Но умоляю, говорите осторожнее.
— Осторожнее! Надоела мне эта осторожность! Я никому не желаю зла; за что же меня не любят?
— За самую эту доброту… и за вашу красоту! — отвечал Хусани вполголоса.
Грэс дрожала. Она не успела еще ответить, как вернулась Люси.
— Какая ты рассеянная, Грэс! Мы во всем доме искали твои гранаты, и оказалось, что ты изволила забыть их в ванной. Если бы наши люди не были в десять раз лучше, чем о них говорят, — право, стоило бы тебя обокрасть.
— Что же ты скажешь про камни? — с усилием спросила Грэс. — Говорят, м-с Дюран знаток в них.
— Ах, в самом деле! — обрадовалась Люси. — К тому же мне хотелось бы знать, как встретили войска сегодня утром полковника. Айя, прикажи заложить пони. Я постараюсь привезти с собой м-с Дюран.
— Отлично! Захватите и моего любимца Кита. Купец подождет вас.
Люси уехала. Грэс снова заговорила с Хусани.
— Ты говоришь, тебя прислал твой господин, гумилькундский раджа?
— Да, мэм-саиб. Мой господин, раджа, недавно приехал управлять нами, однако он уже знает сердца своих подданных. Он любит англичан, но понимает, что никто не может сдержать бурю, если она разразится. Вот почему он поручил мне умолять вас искать безопасного убежища, пока еще не поздно.
— Легко сказать! Где это убежище? Кому его предлагают? Как ужасно это бездействие и ожидание! Когда я только подумаю обо всех — о моей бедной сестре, которая не верит в опасность, об этом хорошеньком Ките, обо всей этой молодежи, — меня схватывает за сердце. Мне кажется, я уже вижу всякие ужасы… да они уже и были. Это не мое воображение!
— И эти ужасы снова повторятся. Но вы, вы можете скрыться от опасности… Последуете ли вы за мной?
Хусани задыхался.
— Одна? — спросила Грэс, отшатнувшись.
— Нет, не одна. Я могу взять еще двух или трех.
Грэс раздумывала, наклонив голову, а посланец раджи смотрел на нее с сильно бьющимся сердцем. Перед ним мелькало то торжество, которое выпадет на его долю, если он привезет в Гумилькунд первых английских беглецов и особенно эту обожаемую господином девушку. Но он думал также и о ней: эта красивая и кроткая англичанка завоевала его сердце. Хусани знал жестокость и варварство возбужденной толпы, и его охватил ужас при мысли, что девушка может сделаться добычей разъяренных бунтовщиков.
Ему никогда не случалось близко сталкиваться с англичанами до тех пор, пока не пришлось поступить на службу к радже, гораздо более снисходительному к своим подчиненным, чем масса английских чиновников. Вследствие этого в нем не было той непримиримой, слепой ненависти, коренившейся не только в племенном и религиозном различии, но также находившей себе пищу в бесконечной цепи обид и унижений, которая доводила слуг до измены господам, заставляла крестьян оскорблять и позорить английских женщин, а солдат — подвергать своих бывших начальников телесному наказанию на глазах у дерзкой толпы. Но индус знал о существовании такого чувства и дрожал за прелестную девушку, стоявшую теперь перед ним.