Положение было критическое, Гумилькунд находился в самом центре внутренней войны, превращавшей в пустыню Центральный Индостан. Многие мелкие туземные владения выжидали, что станет делать Гумилькунд; другие, уже восставшие, грозили ему, если он не присоединится к ним в священной войне. Английский резидент, мужественно вернувшийся к своему посту при первом слухе об опасности, предложил присоединить часть гумилькундского войска к армии, осаждавшей Дели. Более счастливый, чем многие из соседей, благодаря мудрости своих предшественников, Том обладал войском, набранным больше в низших, чем в высших кастах. Не столь блестящее по наружности, это войско было гораздо надежнее и скорее поддавалось дисциплине, чем гордые магометанские воины и надменные брамины, из которых состояли туземные отряды Ост-Индской компании.
Уверившись в преданности массы, Том обратился к народу с воззванием, которое было встречено с восторгом. Сотни хорошо обученных людей явились волонтерами, так что оказалось возможным образовать целый корпус кавалерии и инфантерии под начальством молодого офицера из касты килатриев, воспитанного в доме покойного раджи.
В это время сердце юноши разрывалось на части. Казалось, его помощь была необходима всем прежним друзьям. Мы видели, что одна из его попыток увенчалась успехом, и незаменимому Субдул-Хану — конюху, торговцу, заклинателю змей и факиру, смотря по обстоятельствам, — удалось доставить по назначению письма Тома, на которые он теперь с нетерпением ждал ответа. Несмотря на уверенный тон письма верного слуги, Том сильно беспокоился, не получая известий от Хусани.
Была уже половина июня. Жара весь день стояла удручающая, небо — словно раскаленная медь. Том, зайдя по своему обыкновению поболтать несколько минут с Аглаей, удалился в свою комнату. Это была та самая зала, где его предшественник испустил последний вздох. Массивные восковые свечи у стен слабо освещали залу, бьющий фонтан тихо плескался в мраморном бассейне, а в окна падали серебристые лучи молодого месяца. Том прошелся по комнате, сняв саблю и револьвер, с которыми не расставался целый день, и, не раздеваясь, бросился на один из мягких шелковых матрацев, разложенных на полу. Но он не мог уснуть от духоты и внутреннего волнения. Все тело горело; юноше казалось, что огонь у него над головой, что он расстилается по полу. Закрыв глаза, молодой человек бросился к одному из окон и прислонился головой к мраморному косяку. Голова кружилась. Он впал как бы в полузабытье. На него пахнула струя свежего воздуха и заставила открыть глаза. Сначала Том не видел ничего, кроме непроницаемой тьмы индостанской ночи; потом по небу медленной вереницей потянулись странные какие-то призраки. Том услыхал неясный шорох, будто голоса, слабые стоны и веяние бесчисленных крыльев. Он напряженно слушал: звуки становились резче, с земли доносился хрип, словно невидимые силы, скрытые в ее недрах, силились вырваться наружу. Сильный порыв ветра нагнул нависшие ветви священной смоковницы среди двора и зашуршал в засохших стручках акации. Вдруг все исчезло и погрузилось в непроглядную тьму. Не стало видно ни смутных очертаний деревьев, ни беловатой пыльной земли…
Начинался муссон.
Полились потоки дождя. Том высунул голову и стал собирать на ладонь падавшие с крыши капли.
«Не дай бог скитаться в такую ночь бесприютному беглецу», — подумал раджа.
В ту же минуту раздался стук у дверей дворца. Он собирался пойти узнать, что там такое, как вдруг дверь комнаты отворилась и перед ним предстал Ганес, чупрасси, один из его доверенных слуг, с факелом в руке, освещавшим лицо, поразившее Тома странностью своего выражения.
— Что такое? Приехал кто-нибудь?
— Ваше сиятельство, — отвечал Ганес, низко кланяясь, — Субдул-Хан пришел.
— Слава Богу! Введи его сейчас же.
— Прошу господина потерпеть минуту. Ганес желал бы сказать господину несколько слов, прежде чем он увидит саиба.
— Какого саиба? Саиба-англичанина?
— Ваше сиятельство, он на попечении Хуссейна, который даст ему все, что надо. Саиба вымочил дождь, и он попросил сухое платье, прежде чем явится к вашей светлости.
— Хорошо! Ты отлично сделал. Но где же Субдул?
— Он может подождать. Ганес также должен кое-что передать вашей светлости.
— Письмо от Хусани?
— Нет, но то, что я хочу сказать господину, тоже в связи с поручением Хусани. Если вашей светлости угодно было бы почтить доверием своего слугу… но я вижу… я вижу, что ваша светлость теряет терпение. Поручение, которое я намерен исполнить, дано мне знатнейшим Дост-Али-Ханом…