— Предателем и бунтовщиком! Как ты осмеливаешься сказать мне, что один из моих слуг в сношениях с ним!
Том отошел от окна, где шум бури заглушал звуки голоса, и, чувствуя, что силы изменяют ему, бросился на один из диванов посредине комнаты.
— Что это значит? — спросил он, стараясь придать как можно больше твердости своему голосу. — Я не хочу осудить тебя, не выслушав.
— Ваше сиятельство, — начал Ганес с достоинством, характерной особенностью в манере индусов, — я знал Дост-Али-Хана в дни его могущества. Разве я мог отшатнуться от него в дни борьбы и неудач? Он поднял знамя бунта только для того, чтобы добиться справедливости и получить наследство, отнятое у него. Но он не забыл Дели и гостеприимного приема господина под кровлей его палатки.
Ганес вынул из-за кафтана узкую полоску бумаги и поднес к одной из свеч, чтобы господин мог прочесть, что на ней написано.
— Письмо от Дост-Али-Хана? — спросил раджа.
Прочтя записку два раза, он поднял на слугу сверкающий взгляд:
— Ты знаешь содержание письма, Ганес?
— Разве слуга может читать письма, писанные к его господину?
— Ты уклоняешься от прямого ответа. Я не спрашиваю тебя, читал ли ты письмо, но спрашиваю, знаешь ли ты его содержание?
— Если Ганес и думает это, зачем говорить свои мысли? Он может ошибиться.
— Ну, Ганес, если ты привязан ко мне, то отвечай откровенно. Бог видит, что ради любимой женщины я готов на всякие опасности. Но не может ли случиться, что, вместо того чтобы помочь ей, я сам попаду в западню?
— Господин, — воскликнул Ганес, забыв всякую осторожность, — умоляю вас верить словам вашего слуги! Здесь нет западни, иначе Ганес не взял бы на себя поручение. Дост-Али-Хан не забыл ласки господина, я уверен в этом. Остальное мне неизвестно.
— Если ты знаешь это, то знаешь и еще кое-что…
Ганес еще ниже наклонил голову, но ничего не сказал.
— Время идет. Будь откровенен со мной, и я буду говорить с тобой прямо. Последнее, впрочем, надо обдумать. Если же ты не можешь говорить, как я того желаю, то оставь меня и позови Субдула.
Приказание было отдано тоном, не допускающим возражений, и Ганес вышел разочарованный. Том раздумывал еще о странном послании, когда в комнату вошел Субдул, все еще в одежде факира.
— Что, удачно? — поспешно спросил Том, вставая.
Черное лицо Субдула сияло удовольствием.
— Да, ваше сиятельство, я передал письмо, и саиб, которого я привел с собой, принес вам ответ. Письма у нас нет: было бы еще опаснее нести его…
— Я вполне доверяю тебе, Субдул. Брат не мог бы оказать мне больше преданности. Чем наградить тебя? Золотом?.. Драгоценными камнями?.. Почетным платьем?
— Ничем, ваше сиятельство. То, что господин назвал меня братом, для меня уже достаточная награда. А вот и саиб.
— Не уходи! Ты приобрел право знать все мои тайны. Сядь на эти подушки.
Субдул повиновался неохотно, еле-еле держась на ногах от усталости. Портьера снова поднялась, и вошел Берти Листон в самом нарядном из европейских костюмов Тома. Контраст между его фигурой и чисто восточной обстановкой этой сцены был так комичен, что молодые люди не могли удержаться от смеха.
— Дали вам поужинать? — спросил Том, пожимая руку Берти. — Если у вас есть сила говорить, расскажите мне, что с нашим милым генералом, леди Эльтон и их дочерьми?
Берти с оживлением рассказал о засаде близ Меерута, где генерал чуть не погиб.
— Какой герой и какой чудный человек! Что, ему лучше?
— Да, надеемся, но он сильно потрясен нравственно. Если бы он знал, что старшая дочь в безопасности, мне кажется, это был бы важный шаг к выздоровлению.
— Да, если бы знать это! — воскликнул Том в отчаянии. — Мне казалось, что я напал на след, но оказывается, что ошибся. Я хотел предупредить убийства в Янси, но дорогой меня на целых три дня задержали солдаты Дост-Али-Хана, и было уже поздно…
— Как это? — спросил Берти, не знавший ничего об ужасном эпизоде.
— Все перебиты, кроме одной девочки, которую мне удалось спасти чудом. Они сдались от недостатка провианта! Смерть была быстрая. Я видел их тела, разбросанные под открытым небом.
Берти закрыл лицо руками. Когда он их отнял, глаза его налились кровью, а лицо побледнело как полотно.
— Там была моя сестра с ребенком нескольких месяцев… Отправьте меня наказать этих скотов!.. О, если бы я был там!
— И вы ничего бы не могли сделать, — грустно отвечал Том.
— Кто знает? Хоть бы убил нескольких.
Берти плакал, как дитя. У Тома глаза были сухи: отчаяние и неизвестность иссушили его слезы.
— Мы еще кое-что можем сделать, — сказал он. — Гумилькунд хранит верность, и мы хотим окружить надежными тенетами этих убийц жен и детей. Я уже отправил послание в Меерут, чтобы английское правительство знало истинных друзей. Придется отказаться от личной мести, Берти… Вы слышите меня?