Когда Том понял смысл речи своего министра, страшно рассердился. Забыв на минуту восточную невозмутимость, приобретенную им путем таких усилий, он разразился чисто английским взрывом гнева. За кого его принимают? Или воображают, что он позволит кому-нибудь давать себе приказания? Чундер-Синг слушал его с невозмутимым хладнокровием. Разговор еще не окончился, когда Том услыхал легкие поспешные шаги в соседней галерее. Приподняв портьеру, в комнату вбежала Аглая и бросилась на шею своему другу:
— Ганес говорит, что они едут.
Сзади девочки показался Ганес.
— Ваше сиятельство, — сказал он, преклоняясь до земли, — Хусани прислал известие…
— Ну и что же?.. Говори, ради бога!
— Он уже в городе. Он везет беглецов из Ноугонга…
— Слава богу!.. Где же они?
— Мэм-саиб едут в повозке, которая подвигается медленно. Посланный уехал, когда они были у Княжьих ворот.
— Вели оседлать лошадь. Я поеду им навстречу! К счастью, что я послушался вашего совета, дорогой мой Чундер-Синг, вы всегда правы.
Легкими шагами, будто освободившись от тяжелой заботы, молодой раджа сбежал по мраморной лестнице во внутренний двор. Ночь была темная, но по обе стороны лошади, которую уже подвели, стояли люди с факелами.
Одним прыжком Том вскочил в седло и пустил коня рысью по красивой базарной площади, совершенно пустынной в это время. Тяжелый запах мокрой травы и увядших цветов наполнял воздух. Тому казалось, что он не перенесет своей радости — так она была велика, и быстрые сильные скороходы с факелами едва поспевали за ним.
Еще несколько минут — и Том увидал крытую повозку, медленно двигавшуюся по дороге, людей с фонарями, окружавших ее, а впереди — молодца Хусани, державшего буйволов в поводу.
Раджа пришпорил лошадь. Повозка остановилась, и Хусани подошел, почтительно склонив голову.
— Все благополучно, Хусани?
— Ваше сиятельство, ваш слуга сделал все, что мог.
— Знаю. Но не мучь меня. Она спасена?
— Саиб, она под охраной милосердного Бога.
— Умерла!
— Я сейчас все расскажу вам, господин. В повозке три дамы-англичанки и ребенок, умирающие от голода и усталости. Не хотите ли повидаться с ними?
Голова раджи опустилась на грудь. Силы изменили ему. Наконец он подъехал к повозке.
Из-под полога показалось бледное, обрамленное белокурыми волосами личико Люси.
— Где мы? Зачем ты остановился?.. Теперь конец?
— Конец вашим несчастьям?.. Надеюсь, сударыня.
— Английская речь! Слава богу!
— Речь и сердце соотечественника, на которого прошу смотреть как на брата.
Голос Тома прервался. Он знаком показал Хусани, чтобы тот тронул буйволов, а сам пошел за повозкой пешком, будто провожая в могилу молодость и счастье.
Во дворце все было приготовлено для принятия путешественниц. Радушный и серьезный прием тронул их, но когда раджа протянул, здороваясь, руку Люси, она разрыдалась.
— Нельзя ли сделать что-нибудь для Грэс?
— Жива ли она еще? — спросил Том.
— Да… да… и мы дали увезти ее, после того как она столько сделала для нас!.. Никогда не прошу себе, что не последовала за ней…
— Я переговорю с Хусани… и попытаюсь, — сказал Том прерывающимся голосом. — Но извините меня: я не могу говорить теперь, и вам надо отдохнуть.
Оставив дам на попечение Аглаи и Сумбатен и послав за английским резидентом, Том приказал наконец призвать Хусани.
— Расскажи мне все!
— Если смогу, — отвечал бедняк, — но господин не будет бранить меня: я все старался сделать как лучше.
Он рассказал тогда все, что уже известно читателю.
— Она сама, господин! Сама! Услыхав угрозы субадхара, она выдала себя. Что мог я сделать?
— Ничего, мой бедняга Хусани. Теперь я должен действовать.
— Нет, господин, вы не знакомы с местностью и не можете сделать то, что я сделал. Если вы догадываетесь, кто увез ее, скажите мне! Я по крайней мере узнаю, жива ли она и каково ей. Вы не думайте, что я отправлюсь так, как есть. Вы не знаете, какие уловки бывают в запасе у индуса. Помните вы, как Субдул-Хан пробрался в неприятельский лагерь?