— Наш раджа сказал мудрые слова. Он показал себя истинным сыном Биражэ Пирта Рая. Его народ ждет его, чтобы приветствовать.
Оба конвоя выстроились в два ряда на мосту. Гумилькундские начальники вышли из экипажей и встали, повернувшись спиной к городу, немного позади Тома. По дороге быстро приближался паланкин, который несли восемь носильщиков. Занавесы были открыты, и при свете пылающих факелов все увидали бледное лицо, белое платье и глубокие глаза белокурой англичанки. Все смотрели на нее с изумлением, как на сверхъестественное явление. Сам Том никогда не видал ее такой прекрасной. Но этот неподвижный взгляд, это странное выражение! Тело ее было здесь, а душа «далеко».
Паланкин остановился. Том хотел подойти и приветствовать прибывшую, но слезы душили юношу. Молодой человек поклонился по-восточному, нагнувшись до самой луки своего седла, и сделал знак Чундер-Сингу.
— Сударыня, — сказал тот на хорошем английском языке, — его сиятельство уступает мне честь первым приветствовать вас в Гумилькунде. Мы знаем о вашем героизме и ваших страданиях. Будьте уверены, что в столице раджи вы в такой же безопасности, как у себя на родине.
— Я уверена в этом, — отвечала Грэс улыбаясь, — и благодарю вас от всей души.
Оглушительные приветствия заглушили ее ответ. Раджа сделал знак, и паланкин, вслед за Королевой Снегов, на которой он ехал, двинулся по аллее, представлявшей собой море тюрбанов и развевающихся знамен.
XXXVII. Письмо из Англии
Среди всеобщей суеты никому не пришло в голову предупредить англичанок о возвращении раджи. Однако слух об этом событии скоро дошел и до них. Сумбатен, служанка Аглаи, удивленная шумом во дворце, решилась выйти в одну из внешних зал и узнала там счастливую весть. Беглецы отказались верить. В сумерки айя, посланная на разведку, вернулась с известием, что с рынка слышится шум, но во дворце никого нет. Все переглянулись, колеблясь между надеждой и страхом.
Зала перед их комнатой, где был подан, как обыкновенно, ужин, казалась со своим роскошным мраморным полом, резными колоннами, цветами, птицами и бьющими фонтанами осуществлением волшебного сна. Но англичанки, уже привыкшие ко всей этой роскоши, не обращали на нее внимания в этот вечер. Они прислушивались и ждали. Наконец ворота дворца отворились, и шум многочисленных голосов наполнил дворы и лестницы. Люси судорожно сжимала зубы. М-с Дюран прошептала прерывающимся голосом:
— Посмотрите! Я не решаюсь…
Почти в ту же минуту она бросилась к дверям, не помня себя от радости.
— Кит! Мой мальчик! Это он!
Серебристый голосок, который она уже не надеялась услышать на земле, звучал громче других. Кит впереди всех бежал по главной лестнице. Он увидал бледное, радостное лицо матери.
— Мама! Мама!
Женщина схватила мальчика, прижимала к сердцу, целовала, ласкала, как крошечного ребенка. Это было очень приятно, но несколько оскорбительно для такого героя, как он.
— Благодарю, мама, я очень рад, но мы загородили дорогу всем, а там столько народу.
Встав на ноги, он оглянулся с достоинством:
— Как ты поживаешь, Люси? Я привез тебе Грэс. Ты знаешь это?
— Том! Том Грегори! Как я могла сразу не узнать его? — шептала м-с Листер.
По лестнице поднималась Грэс, опираясь на руку раджи, который, казалось, не видал никого, кроме нее. Она выглядела чрезвычайно бледной, словно утомленной, и глаза ее были устремлены куда-то вдаль. Слова замерли на губах Люси.
— Узнает ли она нас? — спросила она шепотом у Тома. — Почему Грэс смотрит так?
— Она устала, — поспешно отвечал раджа. — Завтра ей будет лучше.
Они достигли верхних ступеней лестницы. Люси бросилась на шею Грэс, которая все продолжала улыбаться своей странной спокойной улыбкой. Оставив ее среди радостных друзей, раджа поспешил в свои комнаты, где с обычной аккуратностью немедленно приступил к рассмотрению ожидавших его дел и принял поздравление с возвращением от английского резидента. Затем юноша подошел к столику, выложенному драгоценными камнями, куда обыкновенно складывалась его личная корреспонденция. Первое, что бросилось Тому в глаза, был большой конверт, на котором он узнал почерк матери. То был ответ на его письмо из Лукно, где молодой человек умолял мать открыть ему тайну рождения. Том сам не понимал, как мог он овладеть собой настолько, чтобы присутствовать на ужине, данном в его честь английским резидентом, чувствуя все время на груди письмо, которое могло изменить его судьбу. Оставшись один, он прочел до конца эти четыре мелко исписанные листочка, где мать сообщала ему историю жизни. Когда юноша закончил читать, лицо его было бледно, но глаза блестели. Он в волнении ходил по комнате, где его предшественник испустил последний вздох. Во взволнованной душе Тома происходил, помимо его воли, переворот. Теперь он знал, что его путь указан не капризом неизвестного человека, но божественным Промыслом. Наконец он снял с себя блестящее парадное платье, погасил лампы и бросился на постель.