— Я это делаю из любви к моему господину.
— Как это? Объяснись…
Хусани понизил голос:
— Перед смертью мой повелитель, раджа, позвал меня. Чундер-Синг слышал его последнюю волю. Мне же было тяжело, что у него не нашлось ни одного слова для меня, который любил его не только как своего молочного брата. Он заметил мою грусть и сказал улыбаясь: «Чундер-Синг все скажет моему Хусани». После этого умер.
Индус замолк на минуту. Солнце село, снежные и ледяные купола возвышались на горизонте, побледневшие и посиневшие. Луна окуталась туманом. Том плотнее завернулся в плащ.
— Что же сказал тебе Чундер-Синг? — нарочито равнодушно спросил он.
— То, что он сказал мне, покажется странным англичанину, господин. Для вашего народа существует только одна жизнь — земная, а затем — бесконечное. Если эта жизнь была греховна, Сам Творец не может избавить вас от наказания. Мы же, саиб, веруем совершенно иначе: наши мудрецы учат, что земная жизнь есть только звено целой цепи, мы умираем, чтобы ожить, принять новый образ. Пока мы несовершенны, мы не можем иметь никакого влияния на это превращение и бессознательно выполняем назначение, неся наказание за проступки, память о которых изгладилась у нас. Но те, которые возвышаются в добродетели, возвышаются и в мудрости: они видят позади себя пройденный путь, а впереди — путь, которому должны следовать, чтобы слиться с божеством. Таков был мой повелитель: ему было открыто, что он еще раз вернется на землю…
Хусани остановился и взглянул на слушателя странным, умоляющим взглядом.
— Ну и что же?
— Мой господин не знает? Его сердце ему ничего не сказало?
— Я знаю, что если стану слушать тебя дольше, то сойду с ума… Безумие было спрашивать тебя!..
Том пошел прочь большими шагами. Обернувшись, он увидал, что Хусани следует за ним в темноте.
— Поди сюда, — хрипло сказал он, — скажи: кто я?
— Вы — мой повелитель, саиб…
— Какой?.. Тот, который умер?..
— Я не вижу разницы…
— В таком случае во мне два человека, — ты хочешь это сказать?
— Я ничего не хочу сказать… Не угодно ли вам лечь отдохнуть?
— Ты навел меня на такие безумные мысли, что мне не заснуть…
Но он ошибся. Вопреки совету Хусани, постель для наследника была приготовлена на открытом воздухе, и когда Том открыл глаза, сомкнув их, казалось, только на минуту, заря уже коснулась перстами девственных снегов на горных вершинах. Молодой человек проспал долго и проснулся с новыми силами. В этот день караван спустился вниз по горе, и хорошая проезжая дорога привела путешественников в Катманду, столицу Непала.
XI. Министр-индус
Живописная архитектура города, костюмы и общительность жителей восхитили Тома. Первый министр короля Непала, Джунг-Багадур, предложил наследнику гумилькундского раджи остановиться во дворце, где его окружили всевозможными заботами.
В то время известия распространялись медленно, и никто еще не слышал о событиях, которые людям сведущим указывали на приближение бури. 26 февраля, в тот самый день, когда Том весело отправлялся к английскому резиденту при непальском короле, 19-й туземный полк в Берхампоре, мрачно выслушав сердитый выговор раздраженного полковника, наотрез отказался принять раздаваемые патроны.
Молодой человек многое узнал от умного и проницательного Джунг-Багадура. Гумилькундский раджа был близким другом министра, и тот мог сообщить наследнику раджи важные сведения о характере и намерениях покойного. Однажды — этот день надолго остался в памяти Тома — Джунг-Багадур принял его в павильоне, где часто проводил вечера. Министр вспоминал прошедшее и рассказывал молодому человеку о щедрости его родственника и о любви, которую питали к нему подданные.
— Говорят, что они не хотят верить в его смерть.
Он рассеянно смотрел на Тома, но вдруг взгляд стал пристальным и многозначительным.
— Какая точная степень родства существует между вами и покойным раджой?
Том собирался ответить, когда в комнату без доклада, по присвоенному преимуществу, вошел Гамбие-Синг, начальник королевской стражи, которого король часто посылал с поручениями к первому министру. Увидав Грегори, он остановился как вкопанный.
— Что с моим другом Гамбие-Сингом? — спросил Джунг-Багадур.
Начальник стражи, почтительно кланяясь гостю министра, проговорил:
— Прошу у саиба прощения за ошибку. Сходство поразительное. Мне показалось, что умерший вернулся к нам…
— Мой гость — наследник раджи. Я сам поражен этим сходством, хотя, должен признаться с удивлением, оно сразу не бросилось мне в глаза.
— Раджа был мой отец и друг. Приветствую его преемника, — сказал Гамбие-Синг, передал министру бумаги, еще раз поклонился и удалился.
Поздним вечером он зашел извиниться в палатку Тома. Между молодыми людьми завязался длинный и интересный разговор, и, прощаясь, они обменялись братским рукопожатием и обещаниями верной дружбы.
Том прожил в Катманду неделю и стал думать об отъезде. Однажды вечером, в то время как он писал письма и изучал карту при свете фонаря, спускавшегося с потолка палатки, к нему вошел Гамбие-Синг. Блеск глаз и порывистые движения указывали на внутреннее возбуждение.
— Слышали вы новость?
— Нет. Что случилось?
— Говорят, вы уезжаете?
— Я сам сказал вам это. Мне надо уехать, иначе мне захочется навеки остаться с вами.
Молодой начальник сложил руки и проговорил, склоняя голову:
— Саиб, друг мой и брат, если вы счастливы с нами, останьтесь! Мы народ мирный. Хотя гуркасский солдат и жесток с врагами, но всегда остается верен тем, чью соль ел. Там (он указал на горы) скоро кровь польется рекой…
— Что вы хотите сказать? — воскликнул Том, поднимаясь.
— Я хочу сказать, друг мой, что вспыхнуло восстание.
— Восстание? Где? Когда? Ради бога, говорите яснее!
Том побледнел. Ужасные картины пронеслись в его воображении. Генерал, убежденный в верности своих солдат, кроткая леди Эльтон и ее дочери, Грэс, находящаяся неизвестно где, безрассудная Вивиан, бросающая дерзкий вызов бунтовщикам, его спутница м-с Листер, маленькая Аглая… Что станется с ними, если известие правдиво?
— Не тревожьтесь пока! Движение только что началось. Север и северо-запад еще спокойны…
— Слава богу.
— Но, — продолжал индус, — это спокойствие только видимое. Если ваши начальники сумеют сразу подавить восстание, мир в Индии может и не нарушиться, так как одни верят в честность англичан, а другие побоятся выказать недовольство. В противном случае искра восстания зажжет страшный пожар, который охватит одну провинцию за другой.
В нескольких словах Гамбие-Синг рассказал о восстании в Берхампоре. Положение дел было серьезное, но не настолько, как боялся Том. Он вздохнул с облегчением.
— Вы уверены, что важных новостей больше нет? Не скрывайте от меня ничего.
— Нет, клянусь головой моего повелителя! Разве этого мало?
— Да, но зло не могло еще пустить глубокие корни. Мы предупреждены, и время еще есть.
— Кто знает? — сказал индус, задумчиво качая головой. — Брат останется у нас, пока буря утихнет?
Том колебался, но затем, смертельно побледнев, ответил:
— Не могу. Я весь горю и не найду себе покоя. Не удерживайте меня. Я должен вернуться и увидеть, что произойдет. Я должен спасти своих!
И с возгласом отчаяния англичанин без чувств упал на руки своему другу.
XII. Лукно
Первые лучи восходящего солнца уже позолотили холмы, и неприступные вершины Гималаев сверкали снегами, между тем как долины с их полями и селами еще лежали, погруженные в глубокую тень.
На скате холма возвышалась одинокая палатка. Слуги уже спешили отвязать канаты, придерживающие ее, четыре лошадки с ржанием вдыхали утренний воздух. Рев верблюдов, становящихся на колени для принятия вьюков, и гортанные крики их вожаков нарушали тишину утра.
Двое молодых людей в индусских костюмах, присматривая за навьючиванием, отошли на несколько шагов. Молча они всматриваются в далекие горы. Наконец тот, что выше ростом, протягивает руку другому, который ее крепко пожимает.