Когда Том понял смысл речи своего министра, страшно рассердился. Забыв на минуту восточную невозмутимость, приобретенную им путем таких усилий, он разразился чисто английским взрывом гнева. За кого его принимают? Или воображают, что он позволит кому-нибудь давать себе приказания? Чундер-Синг слушал его с невозмутимым хладнокровием. Разговор еще не окончился, когда Том услыхал легкие поспешные шаги в соседней галерее. Приподняв портьеру, в комнату вбежала Аглая и бросилась на шею своему другу:
— Ганес говорит, что они едут.
Сзади девочки показался Ганес.
— Ваше сиятельство, — сказал он, преклоняясь до земли, — Хусани прислал известие…
— Ну и что же?.. Говори, ради бога!
— Он уже в городе. Он везет беглецов из Ноугонга…
— Слава богу!.. Где же они?
— Мэм-саиб едут в повозке, которая подвигается медленно. Посланный уехал, когда они были у Княжьих ворот.
— Вели оседлать лошадь. Я поеду им навстречу! К счастью, что я послушался вашего совета, дорогой мой Чундер-Синг, вы всегда правы.
Легкими шагами, будто освободившись от тяжелой заботы, молодой раджа сбежал по мраморной лестнице во внутренний двор. Ночь была темная, но по обе стороны лошади, которую уже подвели, стояли люди с факелами.
Одним прыжком Том вскочил в седло и пустил коня рысью по красивой базарной площади, совершенно пустынной в это время. Тяжелый запах мокрой травы и увядших цветов наполнял воздух. Тому казалось, что он не перенесет своей радости — так она была велика, и быстрые сильные скороходы с факелами едва поспевали за ним.
Еще несколько минут — и Том увидал крытую повозку, медленно двигавшуюся по дороге, людей с фонарями, окружавших ее, а впереди — молодца Хусани, державшего буйволов в поводу.
Раджа пришпорил лошадь. Повозка остановилась, и Хусани подошел, почтительно склонив голову.
— Все благополучно, Хусани?
— Ваше сиятельство, ваш слуга сделал все, что мог.
— Знаю. Но не мучь меня. Она спасена?
— Саиб, она под охраной милосердного Бога.
— Умерла!
— Я сейчас все расскажу вам, господин. В повозке три дамы-англичанки и ребенок, умирающие от голода и усталости. Не хотите ли повидаться с ними?
Голова раджи опустилась на грудь. Силы изменили ему. Наконец он подъехал к повозке.
Из-под полога показалось бледное, обрамленное белокурыми волосами личико Люси.
— Где мы? Зачем ты остановился?.. Теперь конец?
— Конец вашим несчастьям?.. Надеюсь, сударыня.
— Английская речь! Слава богу!
— Речь и сердце соотечественника, на которого прошу смотреть как на брата.
Голос Тома прервался. Он знаком показал Хусани, чтобы тот тронул буйволов, а сам пошел за повозкой пешком, будто провожая в могилу молодость и счастье.
Во дворце все было приготовлено для принятия путешественниц. Радушный и серьезный прием тронул их, но когда раджа протянул, здороваясь, руку Люси, она разрыдалась.
— Нельзя ли сделать что-нибудь для Грэс?
— Жива ли она еще? — спросил Том.
— Да… да… и мы дали увезти ее, после того как она столько сделала для нас!.. Никогда не прошу себе, что не последовала за ней…
— Я переговорю с Хусани… и попытаюсь, — сказал Том прерывающимся голосом. — Но извините меня: я не могу говорить теперь, и вам надо отдохнуть.
Оставив дам на попечение Аглаи и Сумбатен и послав за английским резидентом, Том приказал наконец призвать Хусани.
— Расскажи мне все!
— Если смогу, — отвечал бедняк, — но господин не будет бранить меня: я все старался сделать как лучше.
Он рассказал тогда все, что уже известно читателю.
— Она сама, господин! Сама! Услыхав угрозы субадхара, она выдала себя. Что мог я сделать?
— Ничего, мой бедняга Хусани. Теперь я должен действовать.
— Нет, господин, вы не знакомы с местностью и не можете сделать то, что я сделал. Если вы догадываетесь, кто увез ее, скажите мне! Я по крайней мере узнаю, жива ли она и каково ей. Вы не думайте, что я отправлюсь так, как есть. Вы не знаете, какие уловки бывают в запасе у индуса. Помните вы, как Субдул-Хан пробрался в неприятельский лагерь?
— Стало быть, ты знал о наших приключениях? — спросил Том со слабой улыбкой.
— У господина всюду есть друзья. В этой местности нет деревни, где бы не знали его имени. Все любили нашего покойного государя Биражэ Пирта Рай.
— Если так, то почему мне не ехать? Это необходимо, и я поеду, иначе сойду с ума… Сегодня вечером я стану самим собой, и только собой.
Он говорил по-индусски. Вдруг речь его прервалась. Вместо языка, ставшего ему почти родным, на губах его теснились английские слова: дорогой язык детства, на котором он мечтал, выражал свою любовь и страдания, вырывался из глубины его взволнованного сердца.
— Неужели этой пытке не будет конца? Я испытал это двойное существование и не могу дольше переносить его. Теперь я снова Том Грегори и люблю Грэс!
Он замолчал, будто прислушиваясь. Хусани упал ничком на землю как мертвый. Кругом царствовала полная тишина. Снова раздался страстный, взволнованный голос раджи:
— Все равно… я знаю… моя жизнь имеет значение только для меня одного… А народ мой?.. Эти тысячи людей, на которых я могу иметь влияние?.. Я вижу, как они протягивают мне руки… а с другой стороны — ручки этой милой, дорогой мне девушки!.. Грэс в опасности, а я еще колеблюсь… Хусани!
Верный слуга тут же вскочил на ноги, словно рядом пробежала электрическая искра:
— Что угодно господину?
— Ты знаешь Ганеса. Можно ли положиться на его верность?
— Господин, у меня нет причины чернить товарища в глазах вашей светлости, но если вы желаете иметь спутника в вашей поездке, только не Ганеса.
— Почему?
— Это человек гордый и из высшей касты. Он не сумеет изменить своей наружности и прибегнуть к хитрости, как Субдул и я.
— Только поэтому?.. В таком случае позови его.
Хусани повиновался, но Ганес, уснувший в одной из галерей, не хотел явиться к повелителю, не поправив тюрбана и пояса.
— Что это вас пришлось так долго ждать? — воскликнул Том, когда Ганес вошел со своим обычным достоинством и безукоризненно аккуратно одетый. — Я звал вас, чтобы немедленно отправиться с вами к Дост-Али-Хану. Надеюсь, вы не имеете ничего против того, чтобы Хусани узнал имена ваших друзей?
— Мое сердце чисто, — смело отвечал Ганес. — Не желает ли государь взять с собой Хусани?
— Если он сам захочет. Как далеко до лагеря бунтовщиков?
— Я поведу вашу светлость не в лагерь, но в форт, в сутках пути от Гумилькунда.
— Так близко! Поспешив, мы успеем вернуться прежде, чем нас хватятся.
— Извините меня. Мне даны приказания, с которыми я должен сообразоваться. Ваша светлость будете путешествовать в закрытых носилках, как знатная дама. Если Хусани поедет с нами, ему завяжут глаза, пока мы не дойдем до леса.
— Но это бессмыслица. Вы бредите!
— Я желал бы, конечно, довести вас до Али-Хана более открытым и надежным путем. Но я клялся Аллахом, что никому не покажу дороги. Если вы не согласны, оставим этот план.
Том колебался. Он пристально смотрел на Ганеса, который стоял перед ним, стойко и гордо перенося его взгляд. Раджа протянул ему руку.
— Я верю вам. Делайте как хотите. Если вы предатель…
— Пусть поразит меня смерть и душа моя пойдет в ад…
У дверей раздался стук. Ганес стушевался в тени и исчез так внезапно, что Том изумился.
— Отвори, — сказал он Хусани. — Кто бы то ни был, надо поскорее отделаться.
Вошел Чундер-Синг в сопровождении английского резидента. Окинув комнату пытливым взглядом и не увидав никого, кроме раджи и Хусани, он остановился у дверей.