— Найдем по крайней мере Тикорама, — говорил он. — Мы напали на его след. Рано или поздно, но мы встретим его.
Однажды они увидали издали приближающийся к ним маленький караван из нескольких верблюдов и всадников-гурка. Обе стороны приостановились. Том увидал посреди конвоя закрытые носилки. Он знаком попросил Хусани заговорить вместо него. Самого же его охватило такое волнение, что он не был в состоянии ничего разобрать.
Хусани вернулся:
— Господин, это — Тикорам, но он умирает!
— Если бы он даже умер, он должен сказать мне…
Соскочив с лошади, Том побежал к носилкам и раздвинул занавеси. При виде его больной вздрогнул, как от электрической искры.
— Это вы, раджа? Вы обещали мне лак рупий.
— Один лак!.. Говорю тебе, что если ты нашел их, если можешь провести меня к ним, я обогащу тебя, как никогда не снилось твоей жадности.
Умирающий тяжело вздохнул:
— Лак!.. Я мог бы получить его и — умираю!
— Ты не умрешь: у меня есть пища и лекарства… Боже мой! Он умирает. Он знает что-то, я вижу это по его глазам. Хусани, скорее вина, водки…
Принесли стакан вина, и Хусани поднес его к губам несчастного. Он выпил несколько капель, и глаза его открылись.
— Позвольте мне переговорить с ним, господин. Голос его трепещет, как слабый огонек, — малейшее дуновение может погасить его.
— Хорошо. Встань на мое место.
Тогда, при полном молчании всех окружающих, Хусани нагнулся к носилкам:
— Узнаешь ты меня, брат?
— Ты — продавец гранатов. Ты приходил в Ноугонг, и Цветок Лотоса доверилась тебе.
— У меня ее похитили, брат.
— Да, я все видел. Я последовал за ней в форт, а когда изменник субадхар увез ее…
— Говори! Здесь нет врагов. Почему субадхар увез Цветок Лотоса?
— Так приказала Белая принцесса с черным и злым сердцем. Я видел ее у ворот. Она тоже узнала меня, и ее слуги убили бы меня, если бы меня не спас бог, которому я служу. Целые сутки я пролежал пластом, ужасно страдая. Затем мои силы вернулись, и я снова отправился на поиски.
Дыхание его прерывалось, но несколько капель лекарства, приготовленного Хусани, позволили ему продолжать рассказ.
— Их было двое… мисс-саиб и мальчик. Что хотел с ними сделать субадхар — я этого не знаю. Его видели в деревне, но я никак не мог нагнать его. Потом я потерял его след. Он однажды утром вышел из одного селения со своими пленниками и, как предполагали, отправился к северу по самым пустынным дорогам. После этого он скрылся. Говорили, что он умер, но никто не видал его трупа. Я потерял также Цветок Лотоса, но не переставал искать ее…
— Мужайся! — сказал Хусани. — Господин обогатит твою семью.
— Наконец я услыхал кое-что о них, но они были уже одни.
— Что же сталось с субадхаром? Неужели он бросил их где-нибудь в джунглях и сам стал добычей диких зверей?
— Зачем же? Против зверей у него была сабля. Он не нашей веры, он — мусульманин. Велико было мое сомнение и страх, но воспоминание о мисс-саиб, такой доброй к своим слугам, удержало меня от возвращения. Я шел, пока не наткнулся на лагерь гурка. Здесь я рассказал свою историю, и мне дали помощь, чтобы продолжать розыски.
— Вот и все! — грустно сказал Хусани. — Стало быть, поиски брата не привели к успеху, если он вернулся.
— Я вернулся?! — воскликнул несчастный, приподнимаясь с диким блеском в глазах, налитых кровью. — Меня одолела болезнь, и пришлось лечь в эти носилки. Но ведь мои люди говорят, что мы идем вперед, с каждым днем подвигаемся.
— Да, конечно, подвигаетесь, — сказал Хусани, чтобы успокоить его. — Я не знаю местности… Но почему ты думаешь, что встретишь здесь мисс Грэс?
— Видел ли ты когда-нибудь, как она пишет?
— Мой господин хорошо знает ее руку. Если ты нашел что-нибудь, покажи мне.
Тикорам от слабости не мог шевельнуться:
— Возьми правую руку. Разожми ее.
Хусани откинул легкое одеяло, покрывавшее больного, и увидал, что он что-то судорожно сжимает в окоченевшей руке. Хусани попытался разжать ее как можно осторожнее.
Том слышал последние слова и дрожал с головы до ног. Но ему пришлось ждать, пока Хусани разожмет эти пальцы, сведенные ужасной лихорадкой джунглей. Показался клочок бумаги. Том рванулся вперед, чтобы схватить его. Судорожная дрожь потрясла исхудавшее тело, из ввалившейся груди вылетел долгий вздох.
— Он умирает! — воскликнул один из гурка, отшатнувшись. — Расступитесь, дайте пройти его душе.
Все отодвинулись. Один Том оставался на месте, устремив пылающий взор на эту сжатую руку, скрывавшую, быть может, письмо, адресованное ему.
— Одну минуту, господин! — воскликнул Хусани.
— Попробуй дать ему еще твоего лекарства, — прошептал Том.
Хусани омочил каплями губы умирающего, но Тикорам уже не мог их проглотить.
Вдруг он приподнялся.
— Мисс Грэс! — закричал он. — Мисс Грэс!
Том плакал от отчаяния.
— Он знает что-нибудь! Заставь его говорить, иначе он унесет с собой свою тайну!
— Господин, — отвечал Хусани торжественным голосом, — тайна у ваших ног.
В последнюю минуту сжатая рука раскрылась, и бумажка из нее упала на землю.
XXXII. План Баль-Нарина
Тикорам умер, показав пример той преданности, на которую оказались способны многие индусы в отношении тех, кто обращался с ними хорошо. В то время как его единоверцы покрывали ему лицо и наскоро устраивали из хвороста костер, чтобы сжечь тело, Том, отойдя в сторону, с сильно бьющимся сердцем развернул бумажку. С первого взгляда он узнал почерк Грэс, но записка была написана так бледно, что ее с трудом можно было прочесть.
«Пишу для Тома. Он, я знаю, ищет меня. При первом случае я брошу эту бумажку, на которой написано его имя и его индусский титул. Быть может, кто-нибудь в надежде награды доставит ее ему… Я не могу писать, так как за мной следят день и ночь. Чем все это кончится? Но я не должна умереть, пока Кит жив… Я боюсь этого человека, этого субадхара: у него такое злое лицо. Мне кажется, он ненавидит меня. Но что я ему сделала? Сегодня он грозил отнять у меня Кита. Если это случится, я знаю, что сделаю. Не бойтесь за меня, мои дорогие: у меня всегда при себе средство избавления. Я сумею им воспользоваться, когда придет время».
Последующие строки, казалось, были написаны гораздо позднее. Можно было подумать, что в этот промежуток сильное потрясение повлияло на рассудок бедной девушки.
«Я забыла свой план… Впрочем, был ли у меня какой-нибудь план? Я не могу собраться с мыслями, все в голове у меня перепуталось. Мне кажется, я умерла и теперь воскресла. Но Кит действительно со мной, он спокойно спит возле меня в хижине, где мы нашли убежище на целый день. Кто же умер? Не знаю… Кто-то сжалился над нами: дал нам индусское платье и вымазал в черный цвет лица; кто-то дал нам повозку и буйвола, и мы продолжаем свой путь. Кит говорит, что мы едем в Непал, где жители любят англичан. Он говорит, что мы англичане. Я уж не знаю… может быть, в другой жизни я и была англичанкой… теперь я уже не знаю, кто я такая».
Том разбирал горящими и сухими глазами эти строки, надрывавшие его душу, рыдая без слез. Последние слова были написаны яснее и с большей последовательностью. Луч надежды снова блеснул в его душе.
«Я спала. Мне лучше, и я теперь все вспомнила. Здесь нашелся добрый старик, отшельник, угадавший, кто мы, и сжалившийся над нами. Он слышал, что по соседним селениям разыскивали беглецов. Но войско гурка идет к югу, и население очень взволновано. Он советовал нам спешить. Добрый старик обещал доставить эту записку тем, кто, быть может, ищет меня. Завтра мы вступаем в джунгли, отшельник будет нашим проводником. Мы доберемся до гор и надеемся перейти через них. Если этот листок достигнет своего назначения, пусть нас ищут в джунглях или в холмах. Быть может, еще спасут Кита, этого мужественного и благородного мальчика».