— Они в деревне? — встретил его Том.
— Нет, но проходили через нее.
— Куда? Билли, наш добрый гений, постараемся нагнать их поскорее!
— Потерпите минуту, господин, — сказал Билли с достоинством, — и решите потом. Два дня тому назад в деревню пришла женщина с девочкой, которые назвали себя служанками у англичан. С ними был святой человек из Дуаба. Он сказал, что встретил женщину в то время, как она спасалась от своих преследователей, и дал обет довести ее и ребенка до гор. Он не решился идти большой дорогой, а искал ту, которую называют «разбойничьей тропой». Старшина селения — человек спокойный и добрый, когда не видит случая к грабежу. У путешественников не было ничего, что могло бы прельстить его, и, кроме того, он, вероятно, боялся посягнуть на «святого человека»; как бы то ни было, он, взамен серебряных браслетов, бывших на женщине и девочке, дал им приют и припасов, а затем указал дорогу в следующую деревню. Они ехали в повозке, запряженной буйволом.
— Но почему же, ты думаешь?..
— Терпение, саиб! У девочки под покрывалом была надета хорошенькая шапочка, вышитая красным. Одна из женщин, подойдя сзади, сняла шапочку, и все оцепенели от изумления. Девочка вскрикнула. Длинные белокурые кудри рассыпались по плечам!
— Это Кит! Ради Бога, продолжайте! Что с ними сделали?
— Их не тронули. Это обстоятельство, кажется, еще больше расположило в их пользу жителей, так как явилась надежда на награду. Старшина хотел задержать их до окончания войны, но женщина не соглашалась остаться, говоря, что ради ребенка ей хотелось бы достигнуть гор. Они не могут скоро идти, и я знаю дорогу, по которой они отправились.
— Ты считаешь чудом, что они еще живы?
— Саиб, я не видал ничего необычайнее. Но боги покровительствуют тем, кого любят.
— Прошло уже два дня! Что могло случиться в это время?.. Поскорее отправимся.
Целых два дня они шли не останавливаясь. В этой части Тераи жило несметное количество тигров.
Когда зажигали огни, рев хищников доносился с берега ручьев, перерезающих джунгли. Попадались и громадные змеи. Том убил одну из них ружейным прикладом. Но самым ужасным были гигантские хищные птицы, спускавшиеся с заоблачной высоты, отыскивая добычу в джунглях. Они отличались неслыханной смелостью и подлетали так близко, что их можно было ударить палкой; они как будто ожидали минуты смерти путников, чтобы наброситься на их трупы.
В душе Тома надежда сменялась отчаянием. Каждый истекавший час увеличивал его нетерпение и неуверенность. К счастью, Баль-Нарин ободрял его. Сведения, добытые в деревне асвалиев, обнадежили его: он начинал верить в успех, и Том чувствовал, как оживился его проводник. На вторые сутки пути опытный глаз шикари указал ему признаки, не позволявшие более сомневаться в том, что они действительно напали на след беглецов.
Караван шел по дороге, прозванной «разбойничьей тропой», представлявшей собой довольно тяжелый путь, так как она вся заросла густой растительностью. Высокая трава куча стояла по сторонам высокой, непроницаемой стеной. Порядок следования каравана был обычный: кули расчищали дорогу, все они были верхами и зорко всматривались в чащу джунглей; сзади ехали солдаты верхами на верблюдах, а Баль-Нарин пешком замыкал шествие, внимательно всматриваясь в почву. Вдруг он увидал, что в траве что-то блеснуло, нагнулся и поднял один из тех серебряных шариков, которые туземные женщины носят на браслетах. Он чуть не вскрикнул от радости. Но на «разбойничьей тропе» подобная вещица могла выпасть из какого-нибудь мешка с накраденными вещами.
Баль-Нарин продолжал осматривать траву и скоро сделал еще открытие. У самой земли, на колючем листе ползучего растения, висела белая нитка. Он схватил ее. Ясно, что за колючее растение зацепилось кисейное покрывало, какие в употреблении у туземных женщин, и, вероятно, та же женщина уронила шарик со своего браслета. Нагнувшись и задыхаясь, он продолжал свои поиски. Сделав сто шагов дальше, Баль-Нарин поднял еще серебряный шарик и по его нахождению на конце нежного листка заключил, что он здесь недавно.
Внимательный осмотр несколько задержал движение вперед, и свисток, которым раджа сзывал свой маленький отряд, раздавался издали. Баль-Нарин отвечал особенным криком. Скоро он услыхал конский топот.
— Раджа-саиб! — крикнул он. — Терпите: скоро я вам скажу кое-что.
— Что такое? Ты бредишь, Билли! Что ты мог узнать в этой пустыне?
— Это мое дело, ваша светлость! Оставьте меня, умоляю вас. Пусть люди и лошади вздохнут и поедят. Я скоро вернусь.
Раджа печально повернул коня. Приходилось подчиняться капризам Баль-Нарина, так как без него нельзя было обойтись. Наступал вечер, и люди были не прочь остановиться. Медленно, охваченные апатией под влиянием ядовитого воздуха, солдаты развели огонь и расположились около него, между тем как один из них принялся за приготовление ужина. Том ходил взад и вперед, охваченный неизъяснимым волнением. Среди этой пустыни, населенной огромными хищниками, его надежда замирала: он чувствовал свое ничтожество. Удались он от конвоя, неминуемо бы погиб. Без Баль-Нарина он не мог сделать ничего.
Прошел час. Нездоровый туман окутал равнину. Пришли отставшие повозки с вожаками. Раджа спросил последних, не видали ли они шикари. Кули отрицательно качали головой: они не встречали ни души. Том беспокоился, гурка успокаивали его. Если Баль-Нарин не появится вечером, он, наверное, вернется на заре. Тому пришлось удовлетвориться этой надеждой. Люди не сделали бы шагу без проводника, и продолжать путь без него было бы опасно и бесполезно. Молодому радже приготовили обычный ужин из риса и овощей, но он не притронулся к еде. Сев на лошадь, юноша медленно поехал к тому месту, где расстался с шикари. Здесь он стал свистать, звать. Пытался пробиться через траву, но, встреченный поднявшимся из нее роем ядовитых насекомых, вынужден был отступить, убедившись в тщетности усилий, и вернулся в лагерь совершенно обескураженный…
Горящие головни, воткнутые на высокие шесты, освещали стоянку, вырисовываясь багровыми пятнами на темном небе. Том лег на походную постель и закрыл лицо газовой сеткой от москитов. У него была драгоценная способность засыпать по желанию. Сон, хотя короткий и неглубокий, подкрепил силы молодого человека. Через два часа он проснулся. Все было тихо на привале, костры гасли, но головни горели. Два солдата-гурка на часах; прочие солдаты, кули, погонщики верблюдов спали, свернувшись возле животных, привязанных в центре, около огня.
Было около полуночи, но мрак рассеивался, так как бледный серп луны, поднимавшейся со своего снегового ложа за ужасными Гималаями, освещал белыми лучами пустынную равнину. Том рад был свету.
Один из часовых, видя, что он встал, подошел к нему:
— Что угодно радже-саибу?
— Вернулся Баль-Нарин?
— Нет, его не видно в лагере.
— Слышали вы что-нибудь?
— Ничего, кроме рева зверей в джунглях. Пуртаб убил змею. Да угодно будет богам, чтоб это не принесло нам несчастья.
— Отсутствие Баль-Нарина беспокоит меня. Поищу его.
— Если вы отойдете от стоянки, саиб, вы уже не вернетесь. Здесь царство демонов: они щадят людей, которые идут вместе, но умерщвляют одиноких.
— А Баль-Нарин?
— Дьявол не убивает своих детей. Баль-Нарину нечего бояться, куда бы он ни пошел.
— В самом деле? — спросил Том смеясь. — Хорошо иметь такого знаменитого предка. Но я не боюсь: у меня есть и револьвер, и сабля. Если я свистну, постарайся отвечать мне.
— Хорошо, саиб, — отвечал солдат, сторонясь, чтобы дать пройти радже.
XXXIII. Что делал Баль-Нарин
«Тропа разбойников» была не единственная тропинка, проходившая по джунглям. Крупные животные, населяющие в это время года высокую траву, протоптали по ней много дорожек, пересекающихся во всех направлениях. Звери, так же как люди, рабы привычек: они ходят в свои логовища знакомой тропой, постоянно совершая один и тот же круг. От частого прохода животных эти тропинки делаются довольно широкими, а их легко принять за проезжие дороги. Когда Баль-Нарин отправлялся на поиски, именно эта ужасная мысль пришла ему в голову: беглецы, которых они искали, могли подобным образом легко ошибиться и в конце концов наткнуться прямо на логовище какого-нибудь хищника. В таком случае их ждала неминуемая смерть, и Баль-Нарин, несмотря на все свои усилия, не мог отделаться от тяжелого предчувствия.