– Извини, – сказал он. – Я задумался.
Он направился к террасе, не сомневаясь, что Андрей идет за ним. Достигнув парапета, он оперся на него и сказал, глядя на море:
– В кабинете душно… Так что ты так торопился мне сказать? Ты уезжаешь?
– Да, – сказал Андрей. Весь пыл и гнев куда-то испарились.
– Тебя смутил сеанс и моя роль в нем? Сам виноват – никто не просил тебя подглядывать.
Тон отчима не осуждал и не требовал ответа. Сделав паузу, Сергей Серафимович продолжал:
– Смущает неожиданное. За годы наших редких свиданий ты составил обо мне мнение: состоятельный и несколько чудаковатый старик. Не от мира сего, далекий от тебя и неинтересный. Сегодня за день ты дважды удивился. Сначала в моем кабинете… это таинственное и театральное представление сокровищ. Вряд ли тебе оно понравилось, но наверняка нарушило твое душевное равновесие, ибо большие деньги обязательно смущают человека.
– Меня не смутили.
– Ты сам не знаешь себя. На твоем месте я бы обязательно подумал: «Зачем выжившему из ума старику эти побрякушки? Лучше бы отдал их сразу. И я бы снял квартиру в Москве, купил бы хороший дом тете Марии и шил бы у лучшего портного на Петровке».
Андрей не стал возражать, хоть и признавал этим неприятную правоту отчима.
– Не мне тебя упрекать. И ах как глупо упрекать юношу, перед которым раскинулся мир, наполненный столькими соблазнами…
Сергей Серафимович гулко откашлялся, вытащил из внутреннего кармана сюртука трубку и кисет и принялся набивать ее табаком.
– Но, ангел мой, – сказал он, доставая спички, – то, что ты увидел сегодня, – тебе не принадлежит. До тех пор, пока я жив. Я не хочу, чтобы ты превратился в богатого бездельника.
– Я не просил показывать.
– После Глаши ты – самый близкий мне человек. В этом мире, в этот момент… Я отлично знаю, что соблазн завладеть моим богатством никогда не овладеет тобой настолько, чтобы ты потерял честь. И когда я сегодня показывал тебе мои сбережения, я внимательно следил за тобой.
– Я прошел испытание?
– Опять этот задиристый тон! Впрочем, не исключаю, что на твоем месте я вел бы себя так же. Человек ищет защиты от неприятной или необычной обстановки.
– Давайте договоримся, Сергей Серафимович. Я ничего не видел и обо всем забыл. Даю вам честное слово.
– Очень мило. Во-первых, ты ничего не забыл, и я не хочу, чтобы ты забывал. Во-вторых, ты не до конца меня понял…
Сергей Серафимович сделал паузу и вдруг задал вопрос, в котором звучала просьба:
– Лучше было бы сделать это завтра, но ты ведь спешишь?
– Да, – сказал Андрей, – мне надо в Симферополь.
Он испугался, что отчим станет допытываться, с какой целью он спешит домой. Тогда придется что-то придумывать, а он не придумал заранее, и отчим сразу догадается, что Андрей лжет.
– Что же, не могу спорить. Надеюсь, ты проведешь ночь здесь и не пойдешь пешком через горы?
Отчим говорил серьезно, словно в самом деле верил, что Андрей собирается ночью идти в Симферополь, и в этой подчеркнутой серьезности была издевка, которую Андрей постарался не замечать. И напоминание о детском поступке, который, оказалось, не был забыт.
– Я уеду утром, – сказал Андрей.
– Тогда перенесем наш разговор на июнь следующего года.
– На июнь?
– Допускаю, что ты вряд ли найдешь время посетить меня на рождественских каникулах, поэтому жду тебя сразу после весенних экзаменов. Но не позже. Ни в коем случае не позже.
– Ждете катаклизмов?
– Я уверен в катаклизмах, – сказал Сергей Серафимович.
Он глубоко затянулся, и красные искры вырвались из трубки.
– Хорошо, – сказал Андрей.
– Глаша тебе даст денег на дорогу, – сказал Сергей Серафимович.
– Спасибо.
– Вот вроде и все. Ты хотел что-то еще спросить?
– Нет.
– Неправда, Андрюша. Ведь главной причиной, как я понимаю, твоего неожиданного вторжения в мой кабинет, когда ты так испугал моего друга Федора…
– Господина Теодора?
– Вот именно. Тебе не понравилось то действо, которое мы тут устроили. Не так ли?
– Зачем это было?
– Эта комедия была нужна нам для цели достойной.
– Может быть. Я же ничего не сказал.
– Тогда считай, что мы с ним карбонарии, которые таким образом смогли выведать настроения и мнения правящей фамилии.
– Вы не хотите говорить со мной серьезно.
– Нет, не хочу. Между делом ты ничего не поймешь. Глаша рассказала мне о поступке твоего друга…
– Он пошутил.
– Это безобразие, – вдруг рассмеялся Сергей Серафимович. – Хватать за коленку Великую княжну! С ума сойти! Ну и друзья у тебя, Андрюша!
– Он мне не друг. Он приятель по гимназии.
– Не спеши отрекаться. Еще не прокричал петух.
Андрей глядел вниз. Огоньков было куда меньше, чем вечером. Только выделялась цепочкой искр набережная да светились иллюминаторы парохода, что швартовался у мола.
Большая ночная бабочка ударилась о фонарь так, что он закачался, спланировала вниз и уселась на рукав Сергею Серафимовичу.
– Ты все забыл? – спросил отчим.
Андрей пригляделся к бабочке. Толстое мохнатое тело, пеструшкины крылья чуть ли не в пядь.
– Церура винула, – сказал Андрей. Вернее, сказал его язык – он сам не думал, что помнит название этой редкой хохлатки.
– Правильно, большая гарпия. Чудесный экземпляр. У меня в коллекции куда хуже.
Бабочка лениво взмахнула крыльями и поползла по рукаву, набирая разбег. Потом сорвалась и полетела в темноту.
– А славно было в горах, – сказал Сергей Серафимович. И Андрей понял, что отчим ждет подтверждения своим словам.
– Славно, – согласился он.
Небо очистилось от облаков, и звезды на нем были яркими, чистыми, словно между ними и Андреем не было ничего – ни воздуха, ни расстояния. Где-то там внизу спит Лидочка. Ее волосы разметались по подушке, она улыбается во сне…
– Как спокоен и гармоничен этот мир, – произнес отчим. – Он не ведает ни смерти, ни крови. Хотя именно сейчас вон в том доме – видишь огонек – умирает от чахотки красивая молодая женщина. Она задыхается, она просит свою мать спасти ее… Впрочем, даже эти страдания и эта приближающаяся смерть не могут нарушить общей гармонии.