Но даже первичных навыков фехтования не имелось ни у одного…
— Убью-у-у-у!!! — занеся топор над головой, ринулся на него один.
Вербовщик вовсе без замаха чиркнул мечом поперек, подрезая сразу обе поднятые руки в плечах, отступил, пропуская воющего уже от боли душегуба мимо, и размеренным шагом отправился ко второму. Тот сглотнул, вдруг развернулся и дал лихого драпака. Ротгкхон в длинном прыжке насилу дотянулся кончиком клинка до его ягодицы, воткнув, насколько получилось. Тать споткнулся, распластался среди мха, попытался встать снова — но теперь вербовщик дотянулся уже до его затылка.
Удар вышел неуклюжим, кость не пробил, но противника хотя бы оглушил. Не теряя времени, вербовщик отрезал широкую ленту от рубахи бесчувственного татя, скрутил, завел руки за спину, накрепко связал, повернулся назад. Разбойник с топором все еще метался у костра, не понимая, что сделать ничего серьезного уже не способен. Однако, на всякий случай, Лесослав хлестнул кончиком меча ему по правой кисти, дробя кости. Топор выпал. Вторым ударом, под икры, Ротгкхон заставил душегуба упасть, сходил к тому, что остался на тропинке, располосовал кафтан, связал руки, вернулся и связал третьего — хотя это, наверное, было уже лишним.
— Избо-ор! — наконец позвал он юного волхва. — Теперь можно! Подь сюда.
Сменив меч на длинный нож, более удобный в схватке в тесноте, Ротгкхон осторожно спустился в землянку. Там, на широком, от стены до стены, топчане лежала молодая, совершенно голая девушка со связанными за спиной руками. При виде мужчины она истошно взвыла, задергалась и попыталась сдвинуться к дальней стене.
— Вот проклятье! — Спрятав нож, вербовщик вышел на свет, присел возле костра, снял шампур с уже начавшим подгорать окороком. Покрутил перед лицом и положил рядом на куст, пристроив между двумя толстыми ветвями. Аппетита у него совершенно не было.
— Ну как? — продрался напрямую через заросли малины Избор.
— Там, в землянке… — вздохнул Ротгкхон. — По твоей части… Ты токмо развязывать не торопись. Девка в шоке, как бы чего не учудила. Успокой сперва, в разум верни… Хотя кому я объясняю? В этом учении ты больше меня соображать должен. А я за лошадьми пойду. Пущай забирают тушки для отчетности. Будет чем боярину перед деревней оправдаться. Станут окликать — отвечай.
По ручью до луга оказалось чуть больше версты. Объяснив холопам, как найти разбойничий схрон, сам Ротгкхон возвращаться не стал. Прошел лугом до дороги и побрел в скромную валуевскую усадьбу. Пешим вербовщику было привычнее, пусть и медленнее.
Уже совсем близко от деревни холопы и волхв его все-таки нагнали. Правда, двигались они тоже на своих двоих, ведя груженых лошадей в поводу. Помимо пленных душегубов, грубо переброшенных через холку и каких-то узлов, на спине одного скакуна лежала бесчувственная девушка в мужском кафтане.
— Усыпил, — пояснил вербовщику Избор. — Не в себе она.
Ее одну только дворня и унесла в дом. Татей же холопы бросили на землю у ворот, не спеша разбираясь с узлами, расседлывая и отпаивая лошадей.
Как это обычно и бывает, даже безо всяких объявлений возле пойманных разбойников очень быстро собралась толпа селян — с полсотни баб, мужиков и детей. Некоторые даже узнали былых обидчиков и попытались пинать их ногами.
Вычистив коней, холопы задали скакунам корма, после чего удачливые охотники сами подкрепились с дороги за общим столом, отдохнули и только после этого вышли к людям.
— Что с татями делать станешь, батюшка Валуй? — оживились смерды. — К князю повезешь, в невольники продашь али сам порешишь?
— Помилуй, боярин, — задергался душегуб с дырявой задницей. — Помилуй… Я отработаю… Я все делать стану… Всеми богами заклинаю, боярин, помилуй! Предан буду, ровно пес цепной… Мы же все сварожичи, боярин, одного рода-племени, одной землей рождений, одним богам молимся…
— Не моего ты рода-племени, порождение гадюки, — презрительно скривился боярин. — Люди русские честно хлеб свой в поте лица добывают, дома строят, землю пашут, дороги новые торят, святилища ставят. Вы же, ровно крысы амбарные, токмо чужое жрать умеете да над болью людской смеяться. Крысами жили, крысами и сдохнете. Вся от вас польза — так это вонью своей других подобных тварей отгонять. Хрипун, отведите их на россох да повесьте повыше на старой березе, дабы видели путники, что на тракте сем опасаться им более нечего!
— Нет, боярин, нет! — взвыл душегуб. — Милости! Милости!