Когда они ушли, Маша взяла с кресла старого плюшевого мишку, укрылась теплым пледом и
улеглась на диван. Стон скрипок не умолкал. Вдруг за стенкой затявкал соседский пудель. Маша
вздрогнула от неожиданности, подумала:
— Господи, как все перепутано в этом мире...
Пуделю, очевидно, досталось от хозяйки за неуместное тявканье, послышалось его жалобное
попискивание, но вскоре он умолк и Маша снова оказалась во власти скорбных скрипок.
* * *
На улице Нодель сказал Виктору:
— Я счастлив, Витя, что я его победил! Это была моя заветная мечта — Его победить.
Виктор вопросительно поглядел на Ноделя.
— Да, да, — покачал головой Нодель. — Не удивляйся. Я его победил, потому, что пережил. В
этом и есть моя победа! Победа Духа над Произволом!
Нодель надолго замолчал, а когда они подошли к дому, где он жил, тихо сказал:
— Осталась у меня, Витя, одна великая мечта...
— Какая, дядя Марат? — спросил Виктор.
— Я мечтаю узнать подлинную судьбу моего Робика...
Услышав эти слова, Виктор, в который уж раз за эти годы, подумал:
— Прав ли я, скрывая от него, что Робик погиб у меня на глазах?! Наверное, надо было рассказать
ему все, что я видел, кроме того, что Робик был в штрафной. Почему он там оказался, я не знаю, а
потому и говорить об этом не стану.
— А можно? дядя Марат, — спросил он, — я к вам сейчас поднимусь?
— О чем ты спрашиваешь? — удивился Нодель. — Ты у меня всегда желанный гость.
— Но вы ведь хотели вздремнуть...
Нодель махнул рукой:
— А-а-а, — тоже мне, сон в майскую ночь... Когда ко мне приходишь ты, у меня не может быть
сна.
Когда они поднялись на второй этаж, где жил Нодель и вошли в его комнату, старик достал из
шкафа кое-какую закуску, недопитую бутылку красного вина и поставил на плитку чайник. Потом он
выдернул штепсель из розетки радиосети:
— Не хочу слушать эту музыку, у меня сейчас в душе совсем другая музыка.
Они сели за стол и не чокаясь выпили по рюмке вина.
— Я должен вам кое-что рассказать, — начал Виктор, — но я должен выпить еще...
И он выпил еще рюмку. Нодель вопросительно смотрел на Виктора.
— Я до сих пор молчал, — сказал Виктор, закуривая папиросу, — боялся разбередить Вашу рану.
Но сегодня...
Нодель молитвенно сложил руки:
— Ты о Робике?!
— Да, — тихо сказал Виктор.
Нодель встал, подошел к Виктору и, пытаясь встать перед ним на колени, прошептал:
— Говори, Витенька, говори... — Виктор подхватил его под мышки, усадил на стул:
— Его боевые товарищи говорили, что он воевал и погиб, как герой...
— Говори, говори, Витя, — бормотал дрожащим голосом Нодель, — ты возвращаешь мне жизнь...
— Виктор рассказал ему все, что видел и слышал тогда ночью, на высоте 101,5...
Старый Нодель, обхватил свою седую голову, молча слушал рассказ Виктора.
— Почему же ты, мой мальчик, — глухо проговорил Нодель, — до сих пор молчал?!
— Во время первой нашей встречи не решался, побоялся за Вас... А потом... было стыдно за то,
что не рассказал сразу. . Потому и молчал. Извините меня, дядя Марат. .
Нодель долго молчал, потом подошел к Виктору и положил ладонь ему на плечо. — Виктор
вопросительно на него глядел.
Наконец Нодель тихо сказал:
— Человеческое милосердие иногда боком выходит тому, кто хочет быть милосердным. И знаешь
почему? Потому что на этого человека начинает давить гнет лжи. Да, да. Именно гнет лжи. Хотя, —
он развел руки, — бывает и святая ложь. Ложь во благо... Я каюсь перед тобой, я тоже, как и ты, хотел
во благо... Но сегодня настал и мой день. Я хочу рассказать тебе о твоих родителях.
— Я, кажется, догадываюсь о чем пойдет речь...
— Догадываешься?! — удивился Нодель.
— Кажется, да, — взволнованно сказал Виктор.
Нодель изумленно поднял брови:
— Значит ты все знаешь?
— Увы, нет, — вздохнул Виктор — я прочитал об этом всего лишь несколько туманных намеков в
дневнике... моей матери, моей второй матери — поправился он.
Взволнованный Нодель налил дрожащей рукой в рюмки остаток вина и сказал:
— Выпьем, сынок, за тех и других, они были моими добрыми друзьями и стоили друг друга...
Выпив свою рюмку, он поцеловал Виктора, усадил на стул и сам сел напротив.
— Твой отец и мой друг, Петр Синицкий, — начал он, — работал вместе с Георгием и мной в
московской милиции, а твоя будущая мама, красавица Катя, была сестрой милосердия в нашем