Вот и весь разговор, мы молча продолжаем кружиться под музыку вальса Штрауса. Как только музыка замолкает, Данте оказывается рядом со мной.
— Ты выглядишь так, будто представляла его сидящим на унитазе, — говорит он.
Все напряжение тут же улетучивается от его слов, и я начинаю хохотать.
— Ты же знаешь, что твой брат — придурок, не так ли?
— Поверь мне, мне было труднее смотреть на тебя, танцующей с ним, чем тебе с ним танцевать.
Я перевожу взгляд на его глаза.
— Ты ведь не ревнуешь?
— Мне хотелось оторвать ему глупую башку только лишь за то, что он прикасался к тебе.
— Твой брат не хочет со мной спать. Я ему даже не нравлюсь.
— Ты совсем не понимаешь людей. Мой брат переспит с тобой в одно мгновение. Но это означало бы, что он забрал бы что-то принадлежащее мне.
— Данте, зачем ты привез меня в свою семью, если учесть, что между вами нет особой любви друг к другу?
— Потому что я хочу жениться на тебе и должен следовать определенным процедурам, Роза. Я горжусь тобой и хочу, чтобы все знали, что я нашел женщину, с которой я хочу провести остаток своей жизни. Но я должен признать, что не ожидал попасть в бурю дерьма с моим дядей или в то, что здесь происходит. За последние два года многое изменилось… и совсем не в лучшую сторону.
Музыка перестает играть, Данте отводит меня в сторонку. Он берет два бокала шампанского и просит принести стакан апельсинового сока. Протягивает мне один из бокалов.
— За нас, — говорит он, поднимая бокал.
— За нас, — повторяю я и делаю маленький глоток.
— Простите за дерзость? — слева от нас раздается голос.
Мы оба поворачиваем головы к отцу Данте, стоящему в шаге от нас. Мы настолько были поглощены друг другом, что даже не заметили, как он подошел.
Я передаю свой бокал Данте.
— Конечно.
Он слегка улыбается.
— Мастер сейчас покажет тебе, как это делается.
— Да, но кто из нас мастер? — замечает Данте со странной улыбкой на лице.
— Мы скоро увидим, не так ли? — говорит король, положив руку мне на талию, другую, соединив наши пальцы, приподняв. Сделав с ним несколько шагов, я решаю, что он мастер.
— Вы определенно искусный танцор, Ваше Величество, — говорю я.
— Обязан. — Он смеется. — Я практиковался долгое, долгое временя.
— Что ж, это заметно. — Краем глаза я замечаю королеву. Она с кем-то разговаривает, но все время наблюдает за нами.
— Вы уезжаете завтра? — Спрашивает он.
— Да.
— Это хорошо.
Я смотрю ему в глаза, пока он кружит меня.
— Почему хорошо?
Он ни разу не сбился с шага.
— Потому что птице место в небе и на крышах, а не в норе лисы, которая построила ее для собственной семьи.
У меня мурашки начинают бежать по коже.
— Поэтому вы отправили своего сына жить к дяде?
— Кажется, мы прекрасно понимаем друг друга.
— Не беспокойтесь. Ни Данте, ни я не хотим жить во дворце.
Странное выражение мелькает на его лице, словно мои слова его ранят.
— Похоже, мой сын сделал мудрый выбор.
Оставшееся время танца мы танцуем в тишине. Музыка стихает, он смотрит мне прямо в глаза и что-то кладет мне в руку.
— Вот. Это работа всей моей жизни. Единственное, чем я действительно горжусь. Попроси моего сына показать его тебе.
— Что показать?
— Южный Сад. Самое красивое это место весной, когда мои яблони выглядят, словно расплывчатые руки, но сейчас тоже красиво.
Он отступает назад, официально кивает и уходит, я смотрю ему вслед, Данте подходит ко мне.
— Ты выглядишь слегка ошарашенной. Что он тебе сказал?
— Ты отведешь меня посмотреть Южный Сад, Данте?
— Южный Сад?! Никто, кроме отца, не входит туда, он все время заперт. Завтра я попрошу у отца ключ и покажу тебе.
Я открываю свою ладонь.
— Твой отец дал мне ключ.
Его брови удивленно приподнимаются.
— Дал?!
Я киваю.
— Он хотел, чтобы я попросила тебя показать мне Сад. Он сказал, что это единственное, чем он может гордиться.
Голова Данте дергается назад.
— Он так тебе сказал?
— Да. Почему ты так удивлен?
— Ну, насколько я знаю, отец никогда никому не разрешает заходить в его Сад. Он хранит ключ у себя, и ключ единственный. Когда я пришел на днях, он ждал меня у входа, как только увидел меня, вышел и замер дверь, мы вместе выпили в оранжереи.
— Поразительно. — Я оборачиваюсь, ища глазами его отца, он разговаривает с мужчиной. Осанка жесткая, отстраненная, пока он слушает то, что говорит ему человек.