Отец Антонио, будучи во хмелю, не раз твердил, что у меня нет матери, из чего я сделал вывод, что Мария мне не родная мать. Но прошлой ночью она говорила обо мне как о своём сыне. ¡Ау de mi! Я чувствовал себя таким несчастным.
Ближе к вечеру следующего дня Матео взял меня с собой на Аламеду.
— Лошади дона Хулио вполне годятся для того, чтобы возить карету или пасти на них скот, но мы не можем разъезжать на таких конях по Аламеде. Нас мигом высмеют так, что придётся оттуда убираться.
— И что же нам делать?
— Мы пройдёмся пешком, как будто решили размять ноги, пока наши слуги занимаются лошадьми.
— Может быть, прекрасные сеньориты и не заметят нашей бедности.
— Что? Чтобы испанская женщина не поняла с первого взгляда, сколько золота у мужчины в кошельке? Чтобы Господь не заметил человека, который убил Папу Римского? Я сказал, что мы пройдёмся пешком, но не надейся, Кристо, что мы кого-нибудь одурачим.
Мы прогуливались, наслаждаясь прохладой, любуясь породистыми лошадьми и породистыми женщинами. Как завидовал я всем вокруг! Родиться и быть воспитанным, нежась в блеске серебра и золота — вместо тряпья и соломы. Разумеется, на сей случай я обрядился в самые лучшие, полученные от дона Хулио одежды и прицепил подаренную мне им парадную шпагу. Другое дело, что рапира с чашеобразной гардой, казавшаяся мне на гасиенде пределом мечтаний, здесь выглядела чуть ли не кухонным ножом. Я робел, опасаясь, что все эти изысканные дамы и господа даже под нарядом кабальеро узнают во мне lépero.
Я мог гордиться собой, ибо на первый взгляд выглядел роскошно, но на деле всегда находилось что-то, выдававшее во мне простолюдина. Например, руки. Руки щёголей с Аламеды были нежными и ухоженными, как у дам, — похоже, они в жизни не поднимали ничего тяжелее одежды, а мои, мозолистые и натруженные, выдавали привычку к физическому труду. Я старался не держать их на виду, чтобы не позориться.
Неудивительно, что пеший, в приличной, но непритязательной одежде я был для здешних дам пустым местом, ни одна из них не взглянула на меня дважды. Но вот Матео, несмотря на стоптанные каблуки и обтрёпанные манжеты, привлекал внимание местных красавиц. В нём чувствовалась гордость, не высокомерие выскочки, а уверенность человека, знающего себе цену, и дамы понимали, что, если даже этот человек похитит их сердца, а заодно и драгоценности, они всё равно будут вспоминать о нём с улыбкой.
Я заметил, что на некоторых женщинах и мужчинах были маски, закрывавшие лицо полностью или только верхнюю его часть.
— Мода, — пояснил Матео, — повальное увлечение, добравшееся и досюда. Новая Испания всегда на годы отстаёт от Европы. Маски там были в моде десять лет тому назад, когда я сражался в Италии. Многие женщины даже спать ложились в масках, пропитанных маслом, полагая, что это разгладит морщинки на их лицах.
Прогуливаясь, Матео рассказывал мне, что уже приступил к выполнению поручения, полученного от дона Хулио.
— Я связался с человеком, который, по словам дона Хулио, работает на Recontoneria. Этот странный коротышка вовсе не похож на головореза или громилу, а скорее напоминает одного из тех знатоков цифири, что считают овец и записывают для купцов, сколько фунтов шерсти продано. Дон Хулио говорит, что он просто посредник у нескольких городских нотаблей, но так или иначе, через него проходят деньги — незаконная прибыль, получаемая от подпольных пулькерий, публичных домов и перекупки рыночных товаров.
Как раз когда Матео описывал переговоры с этим человеком, я заметил знакомую фигуру: крупного мужчину на рослом коне — Рамона де Альву. В первое мгновение я непроизвольно съёжился, но потом распрямил спину. Хватит пугаться, я ведь теперь не жалкий lépero с улиц Веракруса, а испанский кабальеро со шпагой на боку.
Матео, от которого не ускользало ничто, проследил за моим внимательным взглядом.
— Де Альва, правая рука дона Диего де Велеса, один из самых состоятельных людей в Новой Испании. Говорят, что де Альва богат, как сам Крез, и к тому же лучший фехтовальщик в колонии — за исключением меня, конечно. А чего это ты пялишься на де Альву так, как будто хочешь всадить кинжал ему в горло?
В этот момент Рамон остановился рядом с каретой. На сидевшей внутри женщине была полумаска, но карету я узнал. Де Альва рассыпался в комплиментах, а Изабелла весело смеялась, откровенно флиртуя и выставляя супруга на позор перед высшим обществом города.