— А матерью была Софья Волынская, — задумчиво пробормотала она. — Вот Петька, вот же собачий сын, — вдруг начала она смеяться, даже истерически хохотать.
Я же с недоумением на нее смотрел, пытаясь понять, что это все значит.
Отсмеявшись, Мария скривилась и начала рассказывать:
— Мне лет десять тогда было, а может, и больше. В Новгороде при царе Иване осталась, Ефимию тогда за Магнуса сватали, а я рядом с ней. Василий же в Старицу вернулся, — медленно говорила Мария и даже прикрыла глаза, будто вспоминая.
Я внимательно слушал, пытаясь запомнить каждое слово.
— Василию же Иван вернул удел отцовский, Старицу со всеми землями. А не Дмитров, который до этого сменял у него. С Василием отправил и Волынского, чтобы тот за ним приглядывал. Дабы брат чего не учудил, все мы были тогда в печали по отцу. Да и наушничал он, а тут дочку свою на Василии оженил, — вновь улыбнулась «тетушка». — Вот же старый пес.
— Что-то эдакое и думал, — кивнул я. Мда, хитрый у меня был прадед, подсуетился вовремя. Только кто ж знал, что Василий долго не проживет, а потом, видать, понял, куда ветер дует, снова сделал финт ушами и стал мой отец Белевым.
— Ну-ка повернись. Вот так боком, — медленно произнесла Мария, и я повернулся.
— Вот когда так стоишь, на Ваську похож, — хмыкнул она. — А теперь голову наклони, нахмурься и глаза прикрой, — вновь продолжила командовать Мария, пришлось подчиниться.
— А сейчас на батюшку малость. Да, что-то в тебе явно есть, — кивнула сама себе Мария и тут шагнула ко мне, заключив в объятья, положив мою голову себе на плечо, начала поглаживать и зарыдала, тихо и почти неслышно.
— Ты бы, наверно, подружился с Машенькой и Дашенькой. Они хотели братика, — едва слышно прошептала Мария и зарыдала навзрыд.
«Видимо, это ее дочери, и они погибли», — понял я и начал поглаживать и успокаивать Марию.
Минут двадцать продолжался ее плач, но она успокоилась и взяла себя в руки. Слезы Марии высохли мгновенно, а вот лицо стало опухшим.
— Так как же Петрушка вас упрятал? — поинтересовалась тетушка.
— Страницы из церковных книг вырвал, как о венчании, так и о рождении отца, а после Софью оженил на каком-то Белеве и стал отец Белевым. Хотя, думаю, его и не было, или умер он еще до свадьбы, а после отправил их с внуком подальше. У меня и грамотки о том есть. Видать, бабушка сохранила, да и отец потом.
— Ой, хитрец. Ой, хитрец, — с каким-то восхищением произнесла Мария. — А ты чего хочешь? Ведь столько времени не появлялись, уж могли и навестить.
— Навестить? Покуда Борис был жив? — скривился я. — Да и сейчас, поди, пригляд есть, — хмыкнул.
— Тоже верно, — кивнул Мария. — Пригляда же не бойся, не интересна я никому, да и напишут, что я скажу, — хитро глянула она на меня.
«Мда, вот это женщина», — восхитился я про себя.
— Совет хочу добрый, тетушка. Вернуть удел деда, и чтобы род Старицких вновь себя явил, а не прозябал, — серьезно глянул я на нее.
— Ох, Андреюшка, — с теплотой и грустью произнесла Мария. — Ведомо ли тебе, как дед мой и твой прапрадед Андрей Иванович закончил? — Я помотал головой.
— Глинская, чтоб у нее в аду самый жаркий костер был, хитростью к себе заманила, через полюбовника своего, а после голодом заморила в темнице. А ведь они ему крест целовали. Боялись его, но не нужна ему была Москва, он Старицу любил. Ведомо ли тебе, как отец мой, Владимир Андреевич, закончил? — покосилась на меня Мария.
— Тоже убили? — хмуро произнес я.
— Его обвинили в убийстве Марии Темрюковны, — сказала, словно выплюнула имя, моя тетушка. — Да еще, что он покушался на жизнь царя, брата своего, что вместе с ним воспитывался по детству. Малюта, — прошипела тетка, — пес царский, доставил на суд нас, все в Старице перевернул, но так и не нашли подтверждения. Холопу поверили, что оболгал. Отцу-то трон царский и не нужен был, вот бабка моя, та да хотела, чтобы отец царем стал, и болтала о том, за то и поплатилась, в монастырь отправили. Отца же судили да яд дали всем. Четверо нас выжило из всей семьи. Василий, Евдокия, Ефимия, да и я. Не везет нам на Москве, а ты сам туда прийти хочешь. Да еще к сыну Бориски, ты же для него первым врагом станешь. Ты Рюриркович, а он кто? Кто такие Годуновы да Скуратовы, так, грязь, и ничего более. Да и другие захотят тебя использовать, а после и погубить. Мал же ты еще, ни силы за тобой, ни рода, — грустно вздохнул я.
— Я Рюрикович, ты правильно сказала. У меня есть ты, у меня есть мой дед по матери и его семья. — Мария иронично на меня покосилась.
— Видела бы ты его, тетушка, так бы не смотрела, — хмыкнул я. — При виде него медведь обделается и в лес убедит, не забыв еще и шкуру с себя снять, чтобы дед следом не пошел. Да и я кой-чего могу. Не глупый отрок, все понимаю. Да и сын Бориски, Федька, недолго царем пробудет. Вот уж кому не свезло, нет у него друзей, одни враги, почитай, что ненавидели отца его, а теперь и его.