Решено было пока оставить его на месте, а на обратном пути захватить и приготовить из него обед.
Вскоре высокие травы и кусты заменила сухая каменистая почва. Кругозор становился обширнее. Полчаса спустя путники были уже на вершине горы. Солнце уже зашло, но небо было чистое, и глаз обнимал обширное пространство в две-три мили в окружности, или вернее, в полукруге, так как с северо-западной стороны вид совершенно преграждала высокая гора.
Нигде ни малейшего признака присутствия человека — ни жилья, ни дымка, ни голосов. Но зато целые стада коз и баранов с длинной мохнатой шерстью, всякого рода птицы, преимущественно куриные; на заливе у того самого места, где теперь лежала шлюпка, вытащенная на берег, весело полоскались утки.
— Как видно, у нас не будет недостатка ни в мясе, ни в молоке, ни в птице, ни в воде… — сказал командир.
— Ни даже в хлебе, если захотим возделывать эти злаки!
— А я берусь изготовить прекрасное вино, если только у нас будут бочки! — сказал Комберусс.
Но вот командир, обводивший окрестность своей подзорной трубой, вдруг увидел узкую струйку дыма. Кто зажег там этот огонь? Туземцы ли, или друзья с «Юноны»? А если это туземцы, то безопасно ли заявить им о своем присутствии здесь общим ружейным залпом?
— Если это наши, — сказал полковник Хьюгон, — то мы сейчас же узнаем об этом по ответному залпу, если же туземцы, то что нам опасаться их? Тридцать семь человек европейцев с хорошим огнестрельным оружием без труда справятся с целой тысячей дикарей.
Итак, командир приказал своим людям встать в каре и затем скомандовал: «Пли!», и раздался общий оглушительный залп.
Эхо раскатилось и секунд двадцать отдавалось в ближайших горах.
Настало полнейшее безмолвие, показавшееся всем очень продолжительным, но длившемся, в сущности, всего несколько минут. У всех сильно бились сердца, и все с напряженным вниманием насторожились. И вот вдали раздался выстрел, за ним другой, третий, четвертый… Семь залпов ответили на залп командирской шлюпки: значит, из восемнадцати шлюпок уцелело еще семь. Сердца, забившиеся радостью при первых залпах, болезненно сжались, когда последний затих.
Что же сталось с остальными десятью шлюпками?
Быть может, их закинуло куда-нибудь подальше? Но это была только слабая отдаленная надежда.
Решено было немедленно спуститься к заливу, где легче было получить известия о своих.
По пути матросы срубили жердины и взвалили на них убитого теленка, а на другие — громадные грозди винограда, и к восьми часам вечера, когда день разом сменился ночью, друзья уже были на месте, на берегу залива, где и расположились лагерем; из парусов, жердей и весел соорудили тут же две палатки: одну маленькую, другую побольше. В первой расположились дамы, во второй — весь остальной наличный персонал маленькой колонии. Затем набрали достаточное количество сухого валежника, чтобы поддерживать всю ночь огонь и, выбрав четырех часовых, разделили людей на две очереди для смены караула.
Только капитан Мокарю добровольно остался сидеть у костра со своими матросами, да мистрис О'Моллой, лежа на мягком ложе, размышляла, вдова она или нет. Теперь, когда спасение ее мужа перестало уже казаться чем-то невозможным, она дала бы все на свете, лишь бы только он был жив.
ГЛАВА XV. Где мы?
На следующий день погода была прекрасная, залив как будто улыбался. С рассветом командир разослал с десяток матросов с приказанием собрать экипажи всех остальных шлюпок и назначил сборным пунктом южный скат горы, возвышавшейся всего в нескольких километрах к северу от залива; все части должны были собраться туда ровно к одиннадцати часам дня.
В половине десятого, позавтракав, вся маленькая колония с командирской шлюпки тронулась в путь.
По дороге всех немало удивил странный характер местной флоры и фауны. Все это были европейские виды, очевидно, вывезенные сюда из Европы и затем несколько видоизменившиеся и одичавшие. Здесь попадалась и свекла, и брюква, и морковь, и бобы, и горох, и латук, и цикорий, заросшие всякой травой. Были здесь и апельсины, и персиковые, и вишневые деревья, успевшие уже совершенно одичать.
Домашних животных и домашней птицы было так много, что можно было вообразить себя во дворе какой-нибудь французской фермы.
Когда путешественники подошли к скату горы, то им представилось еще более несомненное доказательство того, что страна эта была некогда обитаема цивилизованными европейцами. Они наткнулись на целую деревню, состоявшую из правильного ряда теперь уже обрушившихся и развалившихся домиков, частью бревенчатых, частью камышовых, плетеных на манер корзин. Большинство из них не имело уже крыш, но как внешний характер этих строений, так и внутреннее расположение помещения свидетельствовали о том, что они некогда были построены европейцами. Мало того, для большей несомненности один из матросов, заходивший в развалившиеся хижины, случайно наступил и поднял там глиняную кастрюлечку, всю растрескавшуюся, черную, закопченную, на которой, однако, опытный глаз господина Глоагена сразу увидел клеймо с надписью: Spottiswoode. London. Очевидно, англичане варили здесь свой пудинг.
Между тем Поль-Луи с особым интересом приглядывался к кое-каким геологическим признакам местности, особенно с того момента, когда маленькая группа, выйдя из долины, стала подниматься по отлогому скату горы, где почва была голой и каменистой.
Вдруг он наклонился к земле и, подняв какой-то странной формы черный камень, с торжествующим видом воскликнул:
— Смотрите, друзья! Смотрите, что я нашел на самой поверхности!
Но слова его не вызвали особого энтузиазма в его друзьях. Такое равнодушие возмутило Поля-Луи.
— Да неужели же вы не понимаете, какое громадное значение имеет для нас этот скромный черный камень, ведь это символ нашего общего спасения! Что бы вы могли сделать в этой стране без железа и стали? Мы были бы вынуждены вернуться к первобытным условиям каменного века! А этот минерал даже и здесь ставит нас на уровень сыновей XIX века. Что можете вы сделать без пилы, без долота, без кирки? Этот незаменимый материал, поверьте, это — наш спаситель!
— Вы забываете, дорогой мой, — сказал командир, — что этот необработанный материал далеко еще не железо и не сталь, которые нам могут быть полезны и даже необходимы!
— Конечно, но ведь у нас здесь нет недостатка ни в топливе, ни в рабочих руках. Если первые люди бронзового века не только сумели применить, но и открыть все металлургические приемы, то неужели мы, зная уже все эти приемы, не сумеем достигнуть тех же результатов? Нет, это было бы слишком обидно!
Тем временем путники подходили уже к назначенному месту встречи. У всех болезненно забились сердца.
Ведь если вчерашняя перестрелка не обманула, то не хватало десяти шлюпок, а следовательно, 320 человек.
Все шли молча, понурив головы, как вдруг из-за пригорка раздались торжественные звуки «Марсельезы».
Это Рэти с музыкантами приветствовал своего полкового командира. При звуках этого воодушевляющего мотива сердца французов невольно дрогнули живой радостью, и почти все запели знаменитый мотив и зашагали в ногу в такт народного гимна.
А в тот момент, когда они наконец взошли на горную полянку у подножия того самого пика, который был назначен местом свидания, командир и его свита были встречены дружным приветствием восьми отдельных групп, причем группа командира была девятая; музыканты же вчера не отозвались на залп, так как никто из них не имел огнестрельного оружия.
Недоставало восьми шлюпок с полным экипажем и пассажирами; их, без сомнения, нужно было считать погибшими, а в числе этих отсутствующих товарищей были и лейтенант «Юноны», и майор О'Моллой.