Он крепко сжал ее руку, а потом отпустил и молча повел их в дом. На лужу крови, которая была в холле, Стрельцова никак не отреагировала, словно она эти лужи крови видит каждый день по десять штук. Они быстро поднялись на второй этаж и снова вошли в комнату Елены и Максима. Дмитрий схватил Варвару за руку и поволок ее к той стене, на которой висели те самые огромные картины.
– Эти? – коротко спросила Варвара, указывая пальцем на картины.
– Эти, – утвердительно кивнул Поляков.
Она минут десять стояла и молча рассматривала портреты каких-то людей. На первой картине был изображен мужчина двадцати лет, в белой рубашке, черном фраке и в черном цилиндре. Еще выделялись его черные усы. Он сидел в кресле и, подперев одной рукой голову, а второй держа трость, смотрел прямо в душу того, кто смотрел на него. На второй картине была изображена девушка того же возраста, что и мужчина, в светло-фиолетовом, не слишком пышном платье, на груди хорошо была видна массивная золотая подвеска с разными камнями. У нее были каштановые волосы, уложенные, как у императрицы, впалые щеки не характерные для живописи XIX века, и не менее пронзительные, чем у мужчины с первой картины, зеленые глаза. На третьей картине была изображена маленькая девочка десяти лет, в белом платье. У нее были пухлые щеки, большие кубы и глаза. А глаза были голубыми, и какими-то несчастными. На всех трех картинах был один и тот же фон – красные стены и полумрак.
Варвара театрально прикрыла ладонью рот, а потом повернулась к Владимиру Полякова и Дмитрию Зубову. У нее были безумные глаза. Она словно увидела вживую ужасное чудовище. Она вмиг побледнела. Губы ее затряслись. Дмитрий подбежал к Варваре и схватил за предплечья.
– Что с тобой? Тебе плохо? – поговаривал Зубов, пока вел подругу к кровати.
– Воды принесите! – скомандовал Поляков. – Срочно!
Воду принесли быстро. Она отпила чуть-чуть. Немного успокоившись, Варвара выдохнула и с улыбкой на лице проговорила:
– У меня две новости.
– Хорошая и плохая? – предположил Зубов.
– Да, это уж как посмотреть, – пробормотала Стрельцова. – Первая: эти картины написал сам Жан де Вие[11]. Это французский художник, живший в XIX веке. Он не был знаменит. О нем мало, что известно. НО! У него три работы в единственных экземплярах. И стоят они… очень больших денег.
– А почему же его картины стоят как дорого?! – задал существенный вопрос Поляков.
– Потому что они идеальны. Де Вие был гениальным портретистом, – восхищенно говорила Варвара, – В университете ничего про него не говорят. Я самостоятельно искала повсюду информацию и написала про него дипломную работу.
– Раз он портретист, значит это чьи-то портреты, – задумчиво проговорил Зубов.
– Не поняла.
– Ну… кто изображен на картинах? – нетерпеливо перефразировал вопрос друга Владимир.
– Я не знаю.
– Как?! Варя, ты же сказала, что он был портретистом!
– Да.
– А портреты, вообще-то, пишутся с людей.
– Дима, я лучше тебя это понимаю! Эти три картины называются: «Мужчина во фраке», «Женщина в фиолетовом платье» и «Их дочка». Я не знаю, чья это дочка. Кто они такие! Рискну предположить, что это дочка этих двоих людей.
– Бред какой-то! – озвучит свои мысли Владимир.
– Не бред! – воскликнул Дмитрий. – А что там за вторая новость.
– Ах да, вторая новость: бесценные картины Жана де Вие испорчены.
– Как?! – ужаснулся Дмитрий.
– По всей видимости, кровью, точнее, я ДУМАЮ, что это кровь, – нейтральным голосом ответила Варвара.
– Убийца их испортил? – спросил сам себя Владимир. – Но зачем?
– А вот этого я не знаю. Это уже ваша забота, Владимир Сергеевич, – ответила Варвара и резко встала.
Владимир подошел к картинам. На них действительно были аккуратные кровавые записи. Язык был не русский. Скорее всего, французский.
– А что здесь написано? – спросил он.
– Chaque nuit dans cette maison vicndra a mort. La mort comme chatiment pour leurs peches du passe, – легко прочитала Варвара и посмотрела на Владимира.
– А на русском можно? – попросил он раздраженно.
Его ужасно злило это состояние. Она выставляет его полным идиотом.
– Каждую ночь в этот дом будет приходить смерть. Смерть как расплата за содеянные грехи прошлого, – без труда перевела Стрельцова.
– Да. Но это только одна запись, которая написана на мужике во фраке. А что со второй и третьей? – нервно спросил Поляков.
– На второй: Любое чудовище можно убить, отрубив ему голову. На третей: Зло вернется сквозь века.