Часть 3
НА ЗЕМЛЕ МАЛАНДРИНОВ
Мы — ослепленные, пока в душе не вскроем
Иных миров знакомое зерно.
В моей груди отражено оно,
И вот — зажгло знакомым, грозным зноем.
И вспыхнула, и осветилась мгла.
Все вспомнилось — не поднялось вопроса:
В какие-то кипящие колеса
Душа моя, расплавясь, потекла.
А. Белый
1. Мертвый единорог
Ветер свистел в ушах, обжигали холодные поручни в немеющих руках... Подо мной, в разрывах белого тумана, лежала зеленая страна. Равнина, за нею — лес, потом — горы, и далее — океан. Колокола рыдали, подчиняясь странному мотиву, от которого росло желание отпустить перила и долго, бесконечно долго падать, кружить, словно семечко одуванчика, над изумрудной водой озер. Чья-то рука перехватывала мою сорвавшуюся руку, я чувствовала резкую боль в плече и видела темные, полные отчаяния глаза. Нет, ему меня не удержать! Моя кисть выскальзывала из мертвой хватки так легко, словно я была бесплотным призраком.
Падать было не страшно. Разноцветная скатерть земли приближалась — сначала медленно, а потом непоправимо, но быстро. В какой-то момент мое тело, испугавшись удара, безвольно забилось в воздухе. Но летать я не умела — даже во сне... Вдруг железные клещи стиснули мне ребра, и падение остановилось. Я посмотрела вверх и поняла, что попала в когти гигантской птицы. На меня в упор глядели ее желтые глаза, а могучие крылья — белые, с дымчатым серым отливом — с усилием делали взмах за взмахом. Потом птица открыла острый, изогнутый клюв, я увидела алый язык, услышала гортанный клекот... И проснулась.
Та же незнакомая страна, тот же мост... Снова попав во сне в это странное место, я все утро чувствовала себя не в своей тарелке, хотя для беспокойства было много и других причин. Нас уводила на северо-запад старая, заброшенная дорога, которую начали мостить еще до образования королевства, а потом оставили зарастать подорожником.
— Обратите внимание, ваше величество, вот так, бревнами, мостили дороги в старину. В Шимилоре практически не осталось таких дорог.
Сенс, как обычно, делился с нами своими неисчерпаемыми познаниями. Теперь у него появился еще один благодарный слушатель: юный принц все время держался рядом со мной и ученым. Впереди ехали Денис с Баром, а Сэф с Нолколедой замыкали нашу маленькую кавалькаду.
Принц Лесант не был сказочным красавцем. Обыкновенный мальчишка, бледненький, со слегка вздернутым носом и россыпью веснушек. Но из сотни сверстников, пожалуй, я бы без труда определила в нем наследника престола. Прямой взгляд, уверенная посадка на лошади и золото волос, которое не тускнело, даже не зная гребней и мыла... И еще — доброжелательное достоинство, с которым держался будущий король.
Этот подросток отличался жадным любопытством ко всему, что его окружало. Принц признался, что впервые оказался за пределами Шимилора. Да и собственное королевство он знал больше по картам. Путешествий в его жизни было всего два: в Нивальд, на Большой морской парад, и в Пасифрен, где находится главный храм Шана. Он никогда не отсутствовал дома больше двух недель.
Ко мне Лесант отнесся с особым доверием — может быть, потому, что именно я открыла принцу тайну несуществующего ордена. К полудню я уже знала, что с шести лет он рос без матери, локон которой всегда носил с собой в медальоне. Об отце он отзывался со снисходительной любовью, признался, что стесняется танцевать на балах и недолюбливает канцлера Лозэна.
— Я не выношу, когда со мной обращаются, как с ребенком! — возмущенно говорил принц. — А у Лозэна отвратительная манера: при встрече трепать меня по щеке, как будто я его болонка. Когда-нибудь он забудется и назовет меня славным карапузом. Я жаловался отцу, но он полностью доверяет канцлеру, считает его членом семьи. В каком-то смысле так оно и есть: Мэжэр Лозэн — сын моего покойного двоюродного дедушки и одной досточтимой гарсин, с которой он не был обвенчан...
Я не так долго прожила в столице, чтобы вникнуть в тонкости дворцовых интриг. Однако про канцлера я слушала с невольным вниманием: мне сразу вспомнились слова Афанасия Германовича: «Мэжэр Лозэн. Запомните это имя, Жанна...» По законам театра, ружье, висящее на стене в первом акте, непременно стреляет в последнем. Но сейчас, глядя вокруг, я и представить себе не могла, что где-то есть короли и канцлеры, города, дворцы, да и вообще люди, спешащие по своим делам...
— Невероятно, друзья мои! Кто хоть раз увидел эту красоту, не забудет ее никогда. Посмотрите, вдали уже показались горы Мэлль!
Сенс Зилезан, смахнув восторженную слезу, остановил Буррикота на вершине холма. Мир вокруг нас сверкал полуденными красками. Яркий изумруд лугов превращался в глубокий малахит в болотистых низинах; со склонов холмов срывались водопадами реки, окруженные туманом брызг. А на горизонте голубыми облаками вставали далекие горы. Лаверэль врывался в сердце свежестью ветров, ослепительно-алыми лучами солнца, стаями непуганых птиц. Кажется, я начинала понимать фраматов, тоскующих по своей утраченной родине...
Восхитительный вид не оставил равнодушным даже Чанга. Правда, мой пес воспринимал прекрасное по-своему.
— Хозяйка, здесь пахнет... молоком. Теплый мамин бок, сопение братишек и сестренок...
— Единороги...
Принц первым заметил стадо единорогов, неспешно бредущих из одной рощи в другую. Вожак замер, увидев нас на вершине холма, и все стадо с любопытством уставилось на нас. Но ожившая сказка длилась лишь несколько мгновений. Забыв о нас, удивительные существа, мелодично перекликаясь, скрылись среди деревьев, а упругая трава на лугу не сохранила их следов. Я смотрела им вслед, словно видела сон наяву, и сама не знала, из каких средневековых легенд впитала священный трепет перед этими животными.
Сенс словно услышал мои мысли.
— Каким прекрасным должен быть мир, чтобы миф о совершенстве стал реальностью! И все-таки мечта остается мечтой: нет ничего прекраснее, чем белый единорог. Увы! Его как раз не бывает в природе. Вы заметили, Джоан, единороги по мастям сходи с нашими земными лошадями.
— Тс-с! — я поднесла палец к губам.
— Ах да, — виновато спохватился ученый. Но принц о чем-то разговаривал с Денисом, и сенс Зилезан продолжал:
— Однако по легенде в образе белого единорога является бог Ликорион.
— Кстати о богах, сенс, — вспомнила я мысль, как-то пришедшую мне в голову. — Как вы считаете: не могло случиться так, что под видом богов лаверэльцы стали поклоняться давно покинувшим этот мир фраматам? Это было бы логично, за минувшие века правда могла обрасти мифами. На Земле ведь такое бывало.
— Вы мыслите как историк, дружочек, — грустно усмехнулся сенс. — Но в вашем предположении нет поэзии.
А вы не хотите допустить, что боги Лаверэля существуют на самом деле?
— Фраматы об этом ничего не говорили, — я пожала плечами.
— Разумеется! Им не нужны боги. А боги существуют лишь для тех, кому они нужны.
— То есть лишь в воображении? — лукаво улыбнулась я.
Сенс покачал головой.
У меня был еще один вопрос к сенсу Зилезану, но я не была уверена, стоит ли с ним или с кем-то еще это обсуждать. Речь шла о Баре. Обнаружив вчера семь жребиев вместо шести, я поняла, что Бар сжульничал во время жеребьевки. Но зачем? Для чего ему подыгрывать Денису, которого он видел в первый раз в жизни? О моем отношении к этому человеку слуга догадаться не мог, тем более, что я сама не была уверена в сути этого отношения... Так и не решившись поговорить об этом с сенсом, я присматривалась к Бару, но не находила в нем ничего нового. Все то же хитроватое мужицкое лицо, безмятежный взгляд из-под кустистых бровей... Он погонял свою лошаденку и насвистывал мелодию, в которой мне чудилось что-то знакомое.