А чаша оказалась непомерно горька... Я не могла брать в руки вещи, которые помнила в руках сенса. Нолколеда бережно раскладывала одежду в одну сторону, книги и карты — в другую.
Карту, по которой мы проехали пол-Лаверэля, Денис забрал себе. Сэф бережно расправил потрепанные листы бумаги: на них сенс делал наброски для справочника по Лаверэлю. А я, вспомнив последние слова сенса, вытащила из-под стопки зачитанных книг маленький блокнотик н кожаном переплете. Я попыталась открыть ее наугад, но буквы тут же запрыгали перед глазами — к этому я была еще не готова.
Надо было ложиться спать; горе выматывало больше, чем все речные пороги вместе взятые. И я уснула — с головой, тяжелой от слез. Но потом меня разбудил тихий шепот. Говорил Денис.
— Я должен был заметить, что у него больное сердце! Должен был запретить ему поднимать тяжести...
— Послушай, он же не ребенок, — так же шепотом отвечала Нолколеда. — Перестань себя винить. Если я начну истязать себя за каждое резкое слово, то сойду с ума. Так нельзя.
— Ты не понимаешь, я врач! — повысил голос Денис и замолчал, как будто ему прикрыли рот ладонью. — Я врач, — продолжал он тихо. — Точнее, думал до сегодняшнего вечера, что это так. Если бы я боролся, что-то делал, а смерть оказалась бы сильней — это можно понять. Но я ничего не мог сделать, кроме этого дурацкого лекарства. Может, надо было не побояться растворить посильнее дозу?
— Разве было бы лучше, если бы он мучился дольше? — снова возражала Нолколеда. — Ты так ведешь себя, как будто это первый и последний человек, который умер у тебя на руках. Ты же врач, и ты был на войне...
— Нет, не первый, — прервал ее Денис.
— Расскажи мне, — совсем тихо попросила Нолколеда. Ответа Дениса я не расслышала. Наступила тишина. Я напряженно ждала, не послышится ли звук поцелуя. И о чем я думаю даже в такой момент?! Поцелуев не было.
Вытерев непрошеные слезы, я повернулась на другой бок и снова попыталась уснуть.
Мне показалось, я едва успела закрыть глаза, когда чье-то осторожное прикосновение снова разбудило меня. Я испуганно вскочила.
— Тс-с-с! — сказал кто-то очень знакомым голосом. Зеленой искрой зажглись в темноте глаза. Фрамат! Шеф!
— Идите за мной, Жанна, — велел Афанасий Германович.
Мы отошли довольно далеко от лагеря. Ночью идти по горной тропинке над бездной было жутко, но шеф, который, похоже, прекрасно видел в темноте, заботливо поддерживал меня.
— Ну вот, здесь нас никто не услышит, — удовлетворенно сказал он наконец. — Можем поговорить.
Зеленый свет Модита и серебристые лучи Матин освещали маленькую площадку. Днем отсюда, наверное, открывался великолепный вид на горы и реку Штор.
— Я позвал вас, Жанна, чтобы поделиться своими проблемами, которые могут оказаться и вашими, — безо всяких предисловий начал шеф.
Я поняла, что он не собирается говорить со мной о смерти сенса Зилезана. Не может быть, чтобы он не знал. С другой стороны, чего я жду? Оправданий? Объяснений? Соболезнований?
— Что случилось? — спросила я.
— Многое случилось, Жанна. Во-первых, пять дней назад умер король Энриэль.
Я ахнула.
— Да-да. И как вы думаете, к кому перешла власть?
— К канцлеру Лозэну?
— Вот именно, — невесело усмехнулся фрамат. — Знаете, Жанна, признаюсь вам, что за всю историю Шимилора не происходило подобных вещей. По сути это государственный переворот. Канцлер провозгласил, что наследник престола мертв. Он давил на священников, требуя его короновать, представил какие-то сомнительные бумаги, доказывающие его право на престол. Вам ведь известно, что канцлер имеет родственные связи с королевским домом? Ну вот. Кму все удалось. Через три дня после смерти старого короля согласно законам Шимилора его короновали.
— А в это время...
— Да. В это время вражеские корабли набирают ход и вот-вот будут у стен Вэллайда. Как вы считаете, может это оказаться простым совпадением? Я, честно говоря, сомневаюсь. Шимилору угрожает страшная опасность не только извне, но и изнутри. Спасти ситуацию сейчас может только появление законного короля.
— Какой ужас... — прошептала я. — Как сказать принцу о смерти его отца? Мы ведь должны ему сказать, да?
— За этим я и пришел, — кивнул фрамат. — Я уверен, что вы, Жанна, лучше всех сумеете подобрать слова. А еще — правдоподобно объяснить, откуда у вас такая информация.
Я покачала головой.
— Ему сейчас это не важно. Подумать только... Он был так привязан к сенсу Зилезану, а теперь новая смерть... Вы хоть в курсе, что у нас несчастье? — с вызовом спросила я.
— Разумеется. Мне передали о вашем вызове.
И больше ничего. Он просто дал понять, что знает о нарушении «условий контракта» с моей стороны... Я не выдержала.
— Послушайте, неужели вы ничего не могли сделать? Я просто не верю. Мы бы приказали всем посторонним уйти, отвернуться, закрыть глаза... Ведь это человеческая жизнь! Или вы ее ни в грош не ставите, всемогущие боги?
— Мы не боги, Жанна, — устало сказал шеф. — К сожалению. Боги обязаны заниматься земными делами, вмешиваться в них. А мы не имеем права на вмешательство. Иначе все теряет смысл.
— Но вы все равно вмешиваетесь! — воскликнула я. — Наше присутствие здесь, ваши расчеты на то, что у Лаверэля появится военная сила, способная противостоять врагу... Чем это вмешательство хуже?
— Между прочим, многие из нас тоже говорят об этом, — жестко сказал фрамат. — Есть мнение, что присутствие землян — не выход, что оно противоречит нашему принципу невмешательства в судьбу Лаверэля. Если это мнение возобладает, операция по внедрению агентов будет закрыта. Поэтому никто из тех фраматов, кто работает с агентами, не станет провоцировать общественное мнение вопиющими нарушениями. Появление арки в присутствии сорока с лишним лаверэльцев было бы невиданным нарушением.
Впервые мне стало ясно, что фраматы — не единый высший разум. Что между ними тоже существуют разногласия. Возможно, служебные интриги и личные отношения... Что судьба нас, землян, связавших себя с Лаверэлем, находится в руках таких же непростых существ, как мы сами. Только куда более могущественных...
Дерзко подняв на фрамата глаза, я спросила:
— Афанасий Германович, вот что мне интересно... Я заметила... Да и не только я — мои друзья тоже заметили, что фраматы, и лично вы отнеслись ко мне с особым вниманием. Мы уже говорили об этом, но вы не захотели отвечать. Я не спрашиваю вас, чем вызвано это особое внимание. Я лишь хочу знать: если бы мне грозила опасность, от которой меня могло спасти лишь ваше немедленное вмешательство, вы бы тоже не стали этого делать? Дали бы мне умереть, как сенсу Зилезану? Ответили бы: «угрозы для миссии нет», — я зло передразнила интонацию фраматки.
Глаза шефа зажглись зеленым.
— Фраматы не пользуются сослагательным наклонением, — ответил он. — На языке доступных вам понятий я ответить не могу. Да вам и не нужен мой ответ, дорогая Жанна. Скажи я «да», вы будете думать, что я солгал. Скажи я «нет» — вы впадете в депрессию. Давайте обойдемся без предсказаний будущего. Идите спать. И будьте осторожны на границе. Я не уверен, что в Шимилоре законного наследника встретят с распростертыми объятиями.
2.Удачливый эмигрант
— Клянусь служить моему королю верой и правдой, словом и оружием. Вручаю свою жизнь и судьбу законному королю Шимилора Лесанту Второму.
Миллальфцы один за другим приносили слова старинной присяги, опускаясь на одно колено перед Десантом, целовали край зеленого знамени. Принц — нет, теперь уже король — неподвижно стоял на берегу Штора, и его золотые кудри сверкали на солнце, как корона. Иногда он вздрагивал горлом от волнения, но это замечали только мы, его друзья. Для своих солдат он должен был всегда оставаться королем...
Его выдержка была достойна восхищения. На рассвете я собрала всех и, не вдаваясь в объяснения, сообщила:
— Ваше высочество, мне стало известно, что вчера умер король Энриэль.