- Как? Вы не читали?
- Не читал что?
- Мой рассказ. Я - Лекало-Задонский. То есть Сиреневатый.
- Ах, это вы? - Август принялся с интересом его рассматривать. - И что же вы хотите? Да вы садитесь. - пригласил он его, указывая на стул. - Я прочитал ваше произведение.
Тот оживился.
- Когда будет напечатано? - деловито спросил он, елозя и скрипя стулом.
- Напечатано не будет. Слабовато, знаете ли. И потом эта история с раками общеизвестна.
Сиреневатый покрылся бурой краской, а Станиславский продолжал:
- Попробуйте написать что-нибудь свое. Наболевшее. У вас наверняка богатый жизненный опыт. Думаю у вас должно получиться. - беззастенчиво врал Август, совершенно не заботясь о последствиях.
Лекало-Задонский встал. Сел.
- Думаете получится?
- Все может быть. Впрочем я не настаиваю.
- А не думаете ли вы, не попробовать мне себя в стихах?
- В стихах? Хм. Хм. Эк вас в литературу заносит. Отчего же? Попробуйте.
- Вот и я решил! - обрадовался Сиреневатый. - Иногда прямо распирает, хоть садись и пиши, знай себе сочиняй!
- Ну, если уж распирает... Может в стихах вы обретете себя.
Видно было, как последняя фраза понравилась Лекало-Задонскому.
- Так я прямо сейчас! - воскликнул он, залезая в пиджак за ручкой и записной книжкой.
Станиславский не на шутку перепугался.
- Ну, нет! У нас служебное помещение, люди, посетители, работа.
- Понимаю. - расстроился начинающий поэт. - Конечно. Дома оно и сподручней, стишками баловать. Такое скажу я дело - душа горит!
- Очень вам сочувствую. Очень. Что же, приходите. Пишите. - легкомысленно пригласил Станиславский. - Может и сработаемся.
- Еще как сработаемся! - Сиреневатый взволнованно протянул влажную руку, прощаясь.
Последствия легкомыслия Августа не замедлили сказаться. Многажды за день Лекало-Задонский устраивал за ним охоту, и лишь чудом ему удавалось улизнуть от поэта в последний момент.
К вечеру Августа уже никто не прерывал, и он закончил трудовой день довольно успешно. Собираясь домой, заглянул к Эдичке.
- Эдя. - напустил он на себя как можно более безразличный вид. - Дай-ка еще взгляну на творенье рук твоих.
- Иди ты!
- Ладно, не обижайся! Дай взглянуть.
Станиславский шарил глазами по мастерской в поисках экслибриса. Стены увешаны были набросками, эскизами, пейзажами, на полках стояли гипсовые маски, статуэтки, незаконченные композиции. Сам Эдичка в рабочем халате, выпачканный краской, сидел с кистью на разодранном диване, обдумывая новую затею.
- Не заставляй себя упрашивать. Будь человеком! - взывал Август к его совести.
- Подарил уже! - ответил Эдичка, снимая халат и встряхивая его от пыли.
- Кому!?
- Тамара заходила. У нее ведь день рождения был.
- А-а... - разочаровался Станиславский. - Эта везде успеет...
- Зачем тебе "Титька"? - Эдичка язвил.
Август не ответил. Чего теперь - хорошую вещь прошляпил. А можно было сманеврировать и выпросить ее. Эдичка начал мыть руки в тазу, мыло шлепнулось в воду и брызнуло.
- Последние сплетни слыхал? - совсем уже мирно оглянулся он на Станиславского. - Ерунда всякая. Ха-ха! Чертовщина завелась в городе! Позапрошлой ночью будто шабаш устроили. Будто наследник объявился.
- Какой наследник? Чей?
- Кто его знает, чей. Треп идет, наследник и наследник, ничего не разберешь. И будто этот наследник - дьявол. Ха-хм! Придумают же люди! Чего только теперь нет! Шаманы, волшебники, колдуны, зомби, оборотни. Новый уровень сознания. Жить стали лучше, но общество потеряло монолитность, а центральная идея, в данном случае строительства коммунизма, уступила место бесконечному количеству идеек. И теперь, в этом громадье идеек, пропало главное: единство. Да, нам предлагают кое-что, к примеру, патриотизм. Так он был всегда, независимо от власти, и примеров тому множество. Вряд ли его возведешь в государственную идею: это животный инстинкт, потреба человека, его природа, охранять семью, дом, страну - быть патриотом. Религия? Не плохо, не плохо. Только государство у нас светское, и религия от него отделена. Свобода? Независимость? Условности. Абсолютной свободы не бывает, как и абсолютной независимости. Борьба с преступностью? Это повседневная обязанность власти, возведи ее в государственную идею - такого можно нагородить!..
Эдичка отошел наконец от таза, вытерся полотенцем. Станиславский слушал его монолог не прерывая.
Они вывалились из редакции и отправились к остановке автобуса. Чудесный вечер отражался на лицах людей. Болезнь Станиславского отступила, с утра он чувствовал себя лучше, а теперь и вовсе был в порядке. Эдичка разглагольствовал на всякие темы:
- Вот взяли себе за моду в других странах - переименовывать улицы, города. Все перепуталось, смешалось, наверное думают, положили начало новой эре. Все видело человечество и не сегодня началась его история. А бывают и приятные неожиданности. Поэтические, а не политические названия. Красиво переименовали - бульвар Белой Лошади? Фонтаны, скверы, зеленные полянки, цветы, клумбы. И в честь Белой Лошади - тысячи белых гладиолусов!