- Сегодня поступил!
- Как это было? - тихо спросила та.
- Как-как... Обыкновенно.
- Расскажи.
- Вот видишь, грудь исполосована? Это он себя ногтями разодрал.
- Кричал?
- Дико! Пришлось привязывать к кровати.
- Да-а...
- Белая горячка. Журналистом номер семь себя называет.
- Как?
- Журналистом номер семь. Им в пьяный ум чего только не вползает.
- Не поймешь на вид. Вроде молодой.
- Спился. Ладно, выходи. Аполлон Герасимович заругает. Сейчас осмотр начнется.
Девушки вышли. В коридоре послышались шаги. У Станиславского ныла неудачно привязанная к кровати правая рука, саднило кисть, он разминал холодные пальцы, тер их друг о друга. В сопровождении свиты явился длинный старик, в толстых очках, в белоснежном халате и в шапочке, с кривой улыбкой - подсел к кровати Августа. Свита расположилась возле. Старик внимательно вглядывался в Станиславского.
- Н-ну? - наконец спросил. - Как здоровьечко?
- Хорошо. - проворчал Август, любуясь котом. - Развязали бы.
- Э-э-э милый, рано. - Он вынул авторучку и поводил ею перед носом Станиславского. - Рановатенько. Голова болит? Кружится?
- Нет.
- И ничего не беспокоит?
- Руку стянули. Онемела.
Старик показал жест санитарам, те отпустили узел.
- Н-ну? Кто же вы есть такой? Журналист номер семь? Хм. А?
Август отвернулся к стене.
- Аполлон Герасимович, - позвал кто то из свиты. - Случай сходный с тем, в прошлом году. Старик охотно согласился.
- Да-да.
И Станиславскому:
- В прошлом году, молодой человек, поступил к нам больной. На первых порах буйный был, а потом все завещания писал. Где ни отыщет бумажки клок - давай завещание строчить. А там одно: хороните меня ночью. Вся лечебница в завещаниях утопла. Где ни глянь - завещание. Но ничего. Вылечили. Впрочем говорили, помер он. А ты не будешь завещания писать? - он легонько похлопал Августа по щеке, прихихикивая незлобно.
Доктор сделал необходимые распоряжения и толпа удалилась в следующую палату. В обед, когда Станиславского все же развязали, к нему прорвались Саша Невклюд, Эдичка, Игорь Сыроедов и Маша Витальева. Он ощипывал подарочные апельсины и вникал в производственные новости. К вечеру звонил Артем и Виктор, ему разрешили побеседовать с ними по телефону. Телефон стоял в фойе, и, возвращаясь в палату, Август уловил диалог Аполлона Герасимовича с другим доктором, ему незнакомым.
Аполлон Герасимович:
- Черт-те что! Город об этом только и бубнит!
Тот:
- Ну да, ну да. Ведь передавали по радио со ссылкой на SNN! Американцы врать не станут, у них это не принято.
- И что за наследник? Чей? Бред! Бред!
- Бред... - согласился тот.
Аполлон Герасимович:
- Что у нас завелась чертовщина, это правда. Творится такое - разберется дьявол. Или, как его, наследник, будь он неладен.
Чужой:
- А вы знаете, Аполлон Герасимович, существует следующая версия. Вся эта информационная брехня и мерзость, кою вываливают на наши головы мировые газеты, телевидение, радио, интернет - скапливается где-то в пространстве, сбивается в ком и порождает другую мерзость, нечистую силу. Я готов согласиться с данной теорией! Ведь человеческую мысль, как, к примеру гравитацию, не пощупаешь пальцами, и все же мысль - это продукт, на который затрачена некая энергия. А раз так, то и исчезнуть бесследно, по моему мнению, она не должна, просто это не материальная категория. Существует, я думаю, два вида энергии: темная и светлая. В наш век фейков, лжи и всевозможных бедствий, у человечества больше плохих мыслей, больше выделяется темной энергии, и это питательная среда неизученных сил. Чем чаще мы думаем о плохом, тем сильнее раскачиваем лодку. Ведь проанализируйте, даже землетрясения случаются там, где неспокойная социальная обстановка. Собирается, так сказать, критическая масса плохих мыслей, и - бах! Катаклизмы...
- Ну, вы допустим, батенька, преувеличиваете...
Станиславский не дослушал разговор, его разыскивала медицинская сестра, и он засеменил в свою палату номер семь. Там, закрывшись изнутри, сорвав больничный халат и оставшись в красном обтянутом трико, ласково погладил семипалую лапу, рассмеялся.
Втянув побольше воздуху, выпорхнул через форточку в вечернюю прохладу, в бабье лето, в осень. Он кружил над Москвой, где быстро опускалась ночь. С разных сторон неслись Артем, Виктор, Сюзанна и многие другие - сбивался в стаю "Орден журналистов номер семь".
Воздух свистел в ушах.
В Санкт-Петербург! На инаугурацию!