Сюзанна, Сюзанна. Какая молочная, без загара кожа! Вытянутая, как у Нефертити - шея, в которую хочется впиться и замереть на ней! Блаженствовать и ощущать! Вдыхать запах волос и видеть это легкомысленное создание.
Сквозь толстые очки Артем внимательно разглядывал Августа, ожидая ответа.
- Чирикаешь ведь? А! - махнул рукой. - Чего я к тебе пристал?
Когда махнул он рукой - странное привиделось Станиславскому. Ему привиделось, как он позже рассказывал, будто это и не рука вовсе, то есть рука то рука, но вместо ладони - лапа. Левая - обычная, человечья, но из рукава правого, пристегнутого запонкой с позолотой - торчала мохнатая, когтистая лапа. Он отвел глаза и встряхнул головой, стараясь делать это незаметно. Затем вновь повернулся к гостю. На лапу уже была напялена не менее странная резиновая диэлектрическая перчатка. Такая нелепость: изысканный галстук, великолепная сорочка, дорогие роговые очки, дородная фигура Артема - и грубейшей работы резиновая перчатка, продукт зачуханной резиновой фабрики! Но что ещё поразило? Перчатка была бракованная. Грубая, резиновая и - семипалая! На ней семь пальцев!
Артем, не обращая на Августа ни малейшего внимания, медленно убрал семипалую руку под стол.
- Хорошее пиво. Английское? У тебя после похорон водятся деликатесы.
Август достал из холодильника еще банку, поставил на стол и начал оглядываться по сторонам - Артема в комнате не было! Секунду назад сидел тут, пузатый и очкастый, сосал пиво и таращился в окно на сбесившихся собак. Август потрогал кресло - оно еще сохранило тепло Артемова тела. Он водил по нему руками, нюхал наодеколоненный им воздух и что-то бормотал. Чудная ночь! Сначала телефон, затем Сюзанна, теперь Артем... Станиславский озирался по сторонам и фалангами пальцев стучал себя по лбу. Нечаянно смахнул банку со стола и полез за ней, а когда поднял - Артем сидел, как ни в чем не бывало на своем месте! Он расхохотался.
- Не бери в голову, старик! Жарко у тебя! Душно! Выйдем-ка на природу.
Он взглянул на часы, присвистнул и похлопал когтистой лапой по груди, охлаждаясь. Лапа мохнатая, шерсть длинная, ухоженная. Августу было хорошо видно, хоть Артем стоял в тени. Он гладил лапу левой рукой меж когтей, и мурлыкал от удовольствия. Сделав вид, что ничего не заметил, Август согласился на прогулку в саду. Выходя, Артем подозрительно спросил:
- Что ты тормошишь в руках?
Ах, да! Серьги Сюзанны и дурацкий листок с номером семь.
- Ничего. - Август положил вещички назад, в комод.
- Пошли. - Артем всплеснул лапой, на которой вновь красовалась диэлектрическая перчатка.
Но ожил телефон и Станиславский бросился к нему.
- Алло! Слушаю!
- Мужчина! Вы просили определить номер?
- Да! Да!
- Вам звонили из Санкт-Петербурга. Два раза. Вы слышите? Из Санкт-Петербурга два раза.
<p>
5</p>
Старинный Невский проспект вызывал восторг, возвышенные чувства переполняли Сюзанну и она каждую минуту об этом сообщала Виктору.
Длинноволосый Виктор и прежде был внимательным, а теперь из кожи лез, чтобы ей угодить. Правда, первое время он пропадал где-то сутками, но в гостиницу возвращался веселый и довольный.
Стояла замечательная погода, не свойственная Петербургу. Ночи теплы, дни солнечны и безветренны, по Неве плыли туристические пароходы и торговые баржи, сновали юркие "ракеты" и болтались на бочках военные корабли. Народ гулял по набережным, с любопытством рассматривая силуэт Авроры. Виктор и Сюзанна ехали в полупустом трамвайчике и глазели на жизнь большого города. Им было весело, было весело улыбчивым пассажирам. На одной из остановок в вагон забрался старичок в казачьих штанах с лампасами, в косоворотке, на голове фуражка. Оглядев публику, поднял двухрядную гармонь, растянул ее и засипел, пристукивая каблуками:
- Эх яблочко, куда котишься!..
Вагон еще более оживился, на хмурых лицах пассажиров появились улыбки, слушая потешного дедка, маленького, тощенького, морщинистого, но бодрого и подвижного.
Виктор, подталкиваемый Сюзанной, вдохновляемый ею, подмигнул старичку и, вскочив, игриво пристукнул в ладоши:
- ...К черту в лапы попадешь - не воротишься!
Стучали подметки об пол, переваливался трамвайчик с боку на бок, смеялась вагоновожатая, молоденькая, почти подросток, девушка с черными ресницами и туго заплетенной косой. И Сюзанна хлопала в ладоши, помогая Виктору, и остальные хлопали, и было всем весело. Затем гармонист посерьезнел, задумался, затянул, перебирая аккорды:
- Раскинулось море широко,
И волны бушуют в дали,
По вагону прокатился шумный вдох и мощный выдох:
- Товарищ, мы едем далеко,
Подальше от нашей земли.
Еще спев пару песен, старичок забрал фуражку с деньгами и исчез на ближайшей остановке. Виктор с Сюзанной выбрались на волю. По мостовой неслись автомобили. Сверкали рекламы. Неоновые зори, бегущие строки. В ресторанах музыка и лангеты, люля-кебабы и жареная зайчатина, салаты из петушиных гребешков, буженина, балык, черепашье мясо, ромштексы, антрекоты, цвибельклопсы, розовая осетрина, омули, дикие голуби в яблоках, пирожные, вина и коньяки, и, само собой, водочка. Насыщенная жизнь бурлила в Петербурге. У ресторана "Любава" стояла вереница машин, за стеклянной толстой дверью- надутый швейцар, похожий на маршала, перекидывался репликами с желающими поужинать. На массивной медной ручке - табличка: мест нет. Публика волновалась, хотя ресторанов вокруг было полно, но именно в "Любаву" не иссякала очередь.