Петербург спал.
<p>
6</p>
В саду было тихо и спокойно, в небе блестели светлячки звезд. Август с Артемом двигались по песочным тропинкам меж высокой травы, меж яблонь и груш, туда, где начиналась аллея кипарисов. Псы подвывали, поскуливали, беспокойно тянули воздух, рычали и тявкали. Уговоры и приказы не действовали, наоборот, они пытались наброситься на Артема и даже изодрали ему штаны. Пришлось запереть их во флигелек, расположенный в глубине сада.
- Твой дядя был профессиональным журналистом. - сказал Артем, поправляя брюки и ругая взбесившихся собак.
- А у меня, по-твоему, не факультет журналистики?
- А скажи, тебе нравятся мои статьи? - поинтересовался Артем, он был мнительным и самовлюбленным в отношении собственного творчества.
- В принципе да. - Август косился на него уже с опасением.
Тот неожиданно рассмеялся, перевел разговор на другое.
- Замечательная ночь! - он двигался, сунув правую руку в карман брюк. - Ты не находишь, старик? - Под ногами шуршал песок. - Ожидание - сладостно!
- Не понимаю о чем ты.
Еще немного прошлись и присели на лавку из толстых брусьев, на кипарисовой аллее.
Артем вновь расхохотался, освещенный бледной луной. Он поднял семипалую лапу и когтями, отточенными и мерзкими - неожиданно чиркнул Августу по груди, разодрав в ленточки рубашку. Засочилась кровь, побежала по животу. Артем хохотал, от смеха колыхались кипарисы.
- Кто ты?! Я умираю! Кто?!
- Тебе нравятся мои статьи?
Артем хищно склонился над упавшим Станиславским, заходясь от хохота, водя своими лезвиями по его телу, искромсанному и кровавому. Август умирал. Умер.
Сколько прошло времени? Так же светила луна, полная, мрачная, так же блестели звезды. Схватившись за грудь и шатаясь, Станиславский побрел к дому.
Вдруг увидел нечто и остановился, замер. Дом был ярко освещен, в комнатах горело электричество, было полно народу, слышались разговоры, смех, музыка. Гости прибывали и прибывали, они материализовывались из пустоты, из мерцаний в ночном небе. И, как пассажиры у вокзала, толпились у крыльца, и партиями вваливались в жилище Августа. Дом не может вместить столько людей!
Он подобрался к жилищу сзади, заглянул в окно. Знакомые лица! Все это работники газет, журналов, радио, телевидения, словом - коллеги. Некоторых знал лично, о других был наслышан, с теми шляпочное знакомство, прочих не знал вовсе.
О! Вот где свиделись! В собственном доме! Алексей Талансков! Непревзойденный мастер лжи и провокаций! Представитель виртуозной демагогии, крикун и забияка! А вон, в темном кто? Невозможно поверить! Сам Малоян! С помощью лингвистических манипуляций легко превращает черное в белое, властитель миллионов сердец, душа компаний и скрытый подхалим. Какие люди! Какие люди!
А это? Не может быть! Он протер глаза. Сюзанна... Сюзанна?! Они сближаются с Малояном, обнимаются как друзья. У всех мохнатые лапы, а у Сюзанны еще и резиновая перчатка!
Августу стало трудно стоять, так как приходилось подниматься на цыпочки. К тому же боялся, что заметят. Но любопытство сильнее страха.
Тут и там сновал Артем, раздавая бокалы с вином и закуски. А Виктор во фраке неторопливо беседовал с группой ведущих телевизионных передач.
Часы на стене показывали три.
Из темноты видно было, что стеклом, на подоконнике, лежало завещание дяди, со строчками, подчеркнутыми Августом красными чернилами: и после моих похорон, тебя будут навещать наши друзья. В три часа! Таков обычай. А ты - мой Наследник!
Сегодня тот день. Три часа. Снова Август заглянул в дом. И вот кого не ожидал увидеть - тех самых музыкантов! Они жизнеутверждающе тянули песенки, от которых увеличивается статистика самоубийств.
Из-под ног тянуло мятой и шалфеем. Красиво торчали в лунном блеске головки гладиолусов. Во флигеле разрывались собаки.
<p>
7</p>
Приснится ведь такая дрянь! Тело, словно после скачек, разбито, в суставах ломота. Язык шершавый, утолщенный, раскалывается голова.
Сухой кашель возник у Августа и остро болело в груди. Он со стоном пошевелился и приподнял простынь. Ясно, подхватил простуду - плохо болеть весной.
Солнечные зайчики гуляли по дому, по постели, он жмурился и мысленно посылал все к чертовой матери. С охами и ахами поднялся, прошуршал тапочками на кухню, где висит аптечка. Достал баночку американского аспирина, вынул две таблетки, и, запрокинув голову, проглотил не запивая. Вяло умывшись, кое-как приведя себя в порядок, выхлебал горячую чашку чая. Пора на работу.
Путь к редакции не близок, нужно было ехать троллейбусом, и через десять остановок - выходить. В троллейбус его занесло волной пассажиров, он чихал и почесывал зудящий нос. Пожилая, крикливая, с морщинами на шее женщина остановилась напротив, требуя оплатить проезд. Он рылся в карманах, а денег не было. Сгорал со стыда. У него ныли кости, ему было плохо. И когда должен был провалиться от насмешек - появился спаситель, редакционный художник Эдичка, который и купил билет.