— Садись.
Она послушно выполняет просьбу, внимательно наблюдая за мной. Лезу в холодильник. Забили по самое не хочу. Вот только зачем? Готовить я так и не научился и вряд ли стану. Теперь мой удел — тошнотворная столовая. Аж морщусь, вспоминая некоторые блюда на вкус. На языке будто возятся переваренные спагетти. Мерзость какая.
— Давно ты здесь? — шарясь по полкам, решаю разбавить тишину хоть каким-то разговором.
— Не знаю, — подавленный голос Ольги бьет по сознанию.
Она так и не смогла расслабиться. Настороженно наблюдает за каждым моим движением, пугается, когда шевелюсь слишком резко. Вновь неприятные мысли накатывают сами собой. Не похожа она на шпионку. Совсем не похожа. Даже информаторы так себя не ведут.
Обращаю внимание на печенье. Может, угостить ее сладким?
— Когда ты последний раз была в России? Помнишь, какое число было?
Боковым зрением кошусь на нее. Она украдкой разглядывает помещение. Интерьер здесь что надо. Плитка цвета шоколада чередуется с молочной, удачно контрастируя с бело-бежевой мебелью. Когда-то это были покои отца… До того, как появился я.
— Первого июля, — неуверенно говорит она. — А нет, третьего! У меня был последний экзамен первого, а второго я просто отдыхала…
— На кого учишься?
Надо сделать яичницу, тем более что готовить ее недолго. И сандвичей нарежу, не съест все — останутся на завтрак. Пленную всё же стоит накормить чем-то более весомым, чем печеньем.
— На журналиста…
Нет, ну в этот момент я даже от поисков сковородки отвлекаюсь. На кого, простите?! Прищуриваю глаза, таки запуская руку на полку. Наконец-то, нашел.
— Так ты информатор?
Она вопросительно смотрит на меня, будто не понимая. Странно, у них в России это ведь называется так. Ну или близко к тому, и она должна сообразить, о чем я.
— Я — студентка.
Прыскаю от смеха, наливая масло в сковороду. Яичница и бутерброды — два единственных подвластных мне блюда. Остальное могу только безвозвратно угробить. Ну или травануть кого-нибудь от души. Стоило бы устроить Найтам такой званый ужин. Дьявольски ухмыляюсь сам себе: было бы ценно.
— Ну, я вот тоже вчерашний студент. — Непохоже, что она юлит, но проверить всё же стоит, а потому решаюсь задать вопрос в лоб: — К какому шпионскому подразделению ты относишься? Судя по физической форме и гражданской специальности, однозначно не боевик.
Ее красивые глазища делаются еще огромнее, а я только хмурюсь. Ну нет, так неинтересно. Или она решила устроить мне угадайку?
— Хорошо, — терпеливо говорю я, вновь напуская на губы непринужденную улыбку. — Каким оружием ты владеешь?
Она настороженно щурится, с опаской отвечая на вопрос:
— Сковородкой…
Прыскаю от смеха, представляя ее со сковородой наперевес. Убойная сила. И как она у русских называется, интересно? Тяжелая артиллерия?
— Чертовски обаятельно. Ты намеренно пытаешься юлить?
Яйца шипят на сковородке, перебивая шумный вздох Ольги. Она обнимает себя за плечи и опускает голову на грудь.
— Я не шпионка.
Ее голос звучит обиженно, как у маленького ребенка, лишившегося любимой плюшевой игрушки. Фыркаю, приправляя яйца солью.
— Так не бывает. В Штаб не доставляют гражданских.
Моя самоуверенность ее явно злит. Она вскидывает на меня раздраженный взгляд и поджимает губы. Явно старается не наговорить лишнего. А я только пожимаю плечами.
— Ты ведь и сама должна понимать, что прикидываться гражданской — глупо.
— Я не прикидываюсь! — хмурит брови Оля, но за всей этой внешней злостью видится бескрайняя тоска в глазах. Да ну, нет, не может быть, не верю, что тот, кто ее брал, мог так глупо облажаться. — Я уже много раз говорила об этом! Я просто студентка! Никакая не шпионка!
Примирительно поднимаю ладони вверх и глубоко вздыхаю. Тяжелый случай, но в ее эмоциях вновь ни капли фальши.
— Ладно, ладно, предположим. Но тогда с чего бы тебе быть здесь?
Перекладываю готовую яичницу на тарелку и ставлю перед ней. Придется дать ей вилку. И нож. И быть начеку. Мало ли, что скрывается за внешней хрупкостью. Не хотелось бы закончить свою жизнь вот так: едва вернувшись в Штаб, от ножа или вилки, измазанных в яичном желтке. Жуть. Ограничусь, пожалуй, ложкой.
— Не знаю, — она нервно передергивает плечами, жадно принюхиваясь к еде. Разглядывает ее, но не двигается с места, замерев как вкопанная.
Кладу перед ней ложку и, под ее непонимающий взгляд, развожу руками в стороны.
— Меры предосторожности, сама понимаешь, студентка, — говорю спокойно, с небольшим нажимом к концу.
Но и эта провокация не приносит ясности. Она попросту не реагирует на тон. Молча наблюдаю за ее поведением. Долгое разглядывание еды наконец заканчивается, и Ольга поднимает на меня умоляющий взгляд. Растерянно моргаю.
Я допускаю, что любую волю можно сломать. Более того, я даже знаю, как это делается. И сделаю, если потребуется. Но сколько же времени понадобилось, чтобы вот так сломать шпионку? Что-то здесь нечисто… В плену она всего неделю, судя по датам. Слишком маленький срок, чтобы сломать настолько — и при этом оставить человека в адекватном состоянии. Она всё ждет, глядя то на меня, то на еду, с шумом сглатывает скопившуюся слюну, но послушно не двигается с места. Охренеть… Сколько и каких пыток понадобилось бы пережить мне, чтобы так сломаться? А ведь жизнь — штука премерзкая, и никогда не знаешь, где тебя нагонит пушной зверь.
— Ешь, это тебе, — шокированно смотрю на нее. — Чего ты?
— Можно? — голос дрожит, она сцепила пальцы рук в замок, до побеления костяшек.
— Конечно, — киваю. — А кому же я еще ее поставил, по-твоему?
Ольга тянется за ложкой и нерешительно берет ее в руки, периодически поглядывает на меня, оценивая реакцию. Даже не двигаюсь, чтобы не спугнуть девушку. Мало ли, как она сейчас воспримет любое шевеление.
— А кто твой куратор?
— Не знаю…
Она уплетает простую еду за обе щеки. Аж у самого аппетит прорезается. Тормози, О’Хара, раскабанеешь. Сейчас надо набирать правильную массу, а не страдать бестолковым обжорством. На ее слова только тяжело вздыхаю.
— Ну, как зовут того, кто приходит к тебе в камеру? — Странно всё это. Но волновать меня это не должно. В конце концов, я не уверен до конца, что она не ломает комедию. С другой стороны, если так, то делает она это с невероятным профессионализмом. Нигде ведь не палится, а уж эмоции какие чистые. Мутная девица эта Ольга, как ни крути.
— А… Надзиратель? Кайл.
Надзиратель. Аут. Притом полный. Прикрываю глаза рукой. Кайл. Ну, тогда ее поведение объяснимо. Этот изверг любого заставит по струнке ходить. Даже удивительно, что она до сих пор в здравом рассудке, оказавшись в руках Найта-младшего. Или уже не очень? Оттого и пытается говорить о том, что не шпионка вовсе? Тут без ста грамм не разберешься, а я как раз предательски трезвею. Голова уже кипит от этого рыжеволосого ребуса.
Ольга приговаривает яичницу достаточно скоро. Я закидываю тарелку в посудомоечную машину и усаживаюсь напротив рыженькой. М-да… Интересно, однако. И можно было бы остановиться на достигнутом, забить и лечь спать, в конце концов, какое мне дело? Но чертово природное любопытство попросту не умеет останавливаться вовремя. Делаю глубокий вдох, вновь пасуя перед собственными полоумными идеями. Ничего ведь не случится, если копну чуть глубже, правда? Подумаешь, завтра буду на собрании засыпать…
— А за что ты попала сюда? — опираюсь локтями на стол, сцепляя ладони в замок, переношу вес тела чуть вперед, как бы надвигаясь на девушку.
Ольга сперва теряется от такого поведения, но быстро спохватывается.
— Не знаю. Кайл говорил, что я якобы занималась организацией какой-то диверсии против США. Всё спрашивал меня о подробностях и настоящей цели. Но я ничего не знаю. И много раз говорила об этом!
Голос дрожит, готовый вот-вот оборваться с концами. Раз диверсия, значит, она боевик. Но раз так, то она попросту не может быть такой… Неспортивной? Плоский, без намека на кубики живот, тонкие хрупкие руки. Ноги точеные, бедра чуть округлые. Не так выглядит фигура девушек-боевиков. Дети, что только учатся, и те мускулистее. Странно. И чем дальше, тем меньше происходящему адекватных объяснений.