И она унеслась в далекий космос, в то время как Наджиб покрывал поцелуями ее горло, груди, живот… Холодный пол ушел из-под ее ног, а спина и бедра ощутили под собой мягкую кровать.
Его ладони прошлись вдоль тела Розалинды и замерли на бедрах. Затем он слегка раздвинул ее ноги и опустился на колени около кровати. Розалинда застонала.
— Да, — шептал Наджиб, — да, Розалинда, я знаю, тебе нравится. Я иду на это, чтобы ты помнила.
Она ощущала жаркое дыхание Наджа, но у нее хватило времени лишь на один ответный выдох, а потом его горячие, влажные губы впились в ее плоть. За минувшие дни и — тем более — ночи он изучил, что ей нравится, и теперь без снисхождения применял приобретенное знание. Его язык, руки, губы — все это представлялось Розалинде языками пламени, плясавшими на ее теле, и она была в состоянии только принимать проникающее в нее удовольствие, тонуть в этом жидком огне.
— Надж! — кричала она всякий раз, когда тело ее расслаблялось после сладостного натиска. — Надж!
И так снова, раз за разом, пока ею не овладело полное изнеможение.
Наконец Наджиб выпрямился, стянул с себя брюки и отбросил их в сторону. Потом он поднял и Розалинду, резко развернул ее и подтолкнул в спину. Она уперлась руками в высокую кровать. И тут же ее наполнило новое волнение и предвосхищение чего-то большего.
Одним толчком он раздвинул ее колени, и теперь она была открыта ему, его жестким, нетерпеливым, устрашающим ласкам. Испытанное ею едва ли не во всех участках тела ощущение было почти непереносимым. Розалинда изумленно кричала, чувствуя, что его тело становится все тверже и тверже.
А потом Наджиб начал входить в нее. Он прижимал к себе ее таз так крепко, что удовольствие Рози почти переходило в боль. Она кричала во всю силу легких при каждом его толчке. А он продвигался вперед, прокладывая себе путь сквозь тысячи нервных окончаний ее возбужденного тела.
Бушующее пламя наполняло вены Розалинды, вонзалось в се кожу, в ее мозг Она призывала его, молила, вопила. Рози пьянило чувственное наслаждение и мучительное стремление к Наджибу. А затем внутри ее тела произошел взрыв. И он тоже взорвался. Она еще раз беззвучно произнесла его имя, издала стон, и черная волна похоронила ее.
А он опять был готов к бою. Приподнявшись, он толчком перевернул Рози на спину. Навис над ней, раздвинул ее ноги, но она застонала:
— Надж, я не могу больше.
— Не можешь? — прохрипел он. — Больше не можешь? Придется, Розалинда. Ведь ты обязана запомнить эту ночь навеки! — Обеими руками он сжал ее виски и склонился к раскрасневшемуся лицу. — Смотри на меня, Розалинда!
В его голосе прозвучали командные нотки, и Розалинда рассеянно улыбнулась, не отрывая взгляда от страстных, взволнованных темных глаз Наджиба.
— Произнеси мое имя.
И опять горячий звук его голоса растопил ее. Никогда еще в жизни ей не доводилось слышать столь жаркой страсти.
— Надж!
Розалинда уже кричала, и он слышал в ее крике нотки, означавшие безусловную готовность, неодолимое стремление.
— Значит, больше не можешь?
Его пальцы вцепились в волосы Рози. Он немилосердно вгрызался в нее, и в ней опять развивалось и местами взрывалось удовольствие.
И все-таки происходящего было мало. Тело Наджиба испытывало голод. Он поднял Розалинду и прижал спиной к стене. Она обвила его талию ногами, и его объятия железной хваткой захватили ее.
Розалинда потянулась к стоящему у изголовья графину. Сколько-то воды пролилось на ее ладонь, которую она тут же прижала ко лбу, чтобы остудить кровь. А потом брызнула холодной водой на грудь Наджиба. Тот только улыбнулся.
— Еще.
Она плеснула на него водой. Наджиб захрипел и, в свою очередь, вылил на нее воду — на живот, бедра… Очень скоро кувшин был пуст. Наджиб склонился над Розалиндой, чтобы слизать капли воды с груди Рози, и полноводные реки вскипели в ее артериях.
Он поднес Розалинду к окну и распахнул ставень. Легкий ветерок освежил ее, и оба они замерли. Кожа их оставалась влажной, и холодок пробирал там, где они отстранялись друг от друга. А высокая луна отбрасывала на окрестности призрачно-молочный свет.
Одной рукой Наджиб захватил грудь Рози и припал к ней в поцелуе; вероятно, в далеком прошлом вот так язычник припадал к мраморной груди богини. А потом он опять отнес Розалинду на кровать, уложил ее и, оказавшись сверху, начал все сначала.
Она не видела ничего, ее несло в темный мир, где ей была уготована судьба инструмента сексуального удовлетворения и предписывалось покоряться мужской воле. В воображении промелькнули какие-то образы из древнего мира: бог и богиня, единые в некоем священном соитии, и впервые в жизни этот образ стал ей до конца понятен.