Назначение Новика на службу
1721 года, января в первых числах, был трактомент для всех бояр и для морских и гвардии офицеров, почему и я тут был. Мы, отобедав прежде, из-за столов встали, и я и со мною несколько человек вошли в ту камору, где государь сидел еще за столом; государь был очень весел и по малом времени изволил начать разговор, что ему потребен человек с итальянским языком — послать в Царьград резидентом. Александр Гаврилович[15] отмечал, что он такого не знает, а Федор Матвеевич[16] говорил, что он такого знает и очень достойного, но то беда, что очень беден. Государь отвечал, что бедность не беда. «Этому помочь можно скоро, но кто тот такой?» Федор Матвеевич сказал: «Вот он за тобою стоит». — «Да их стоит за мною много», — сказал государь. Федор Матвеевич отвечал: «Твой хваленый, что у галерного строения». Он оборотился и, глядев на меня, изволил сказать: «Это правда, Федор Матвеевич, что он добр, но мне хотелось его у себя иметь». Я поклонился государю; а он, подумав, изволил приказать, чтоб меня во оную посылку назначить; и при сем из-за стола встали, а меня адмирал поздравил резидентом и, взяв за руку, повел благодарить к государю.
Я упал ему, государю, в ноги и, охватив оные, целовал и плакал. Он изволил сам меня поднять и, взяв за руку, говорил: «Не кланяйся, братец! Я ваш от Бога приставник, и должность моя — смотреть того, чтобы недостойному не быть, а у достойного не отнять; буде хорош будешь, не менее, а более себе и отечеству добро сделаешь; а буде худо, так я — истец, ибо Бог того от меня за всех вас востребует, чтоб злому и глупому не дать места вред делать; служи верою и правдою! Вначале Бог, а при нем и я должен буду не оставить». Сие говоря, оборотившись, изволил молвить: «Кого ж возьму на его место?» И с тем словом опустил свою руку, а я при сем целовал оную, и изволил от меня отдалиться. Благотворитель мой Григорий Петрович меня обнял и целовал от радости; а я не мог ему промолвить ни слова.
25 января из коллегии иностранной прислан именной указ, дабы меня из адмиралтейской коллегии прислать во оную для посылки резидентом ко двору султана турского в Константинополь.
26 января в коллегии иностранных дел учинен мне, Неплюеву, оклад резидентский на год по три тысячи рублей; на подъем пожаловал государь тысячу рублей, а те деньги велено принять в Москве, а инструкция дана из оной же коллегии февраля 26-го числа, которого дня я имел отпускную аудиенцию, при коем случае его величество изволил поступать со мною с отменной милостью, обнадеживал своею государскою милостью и, прощаясь со мною, поцеловал меня в лоб и изволил сказать последнее таковое слово: «Прости, братец, кому Бог велит видеться!» О разговорах, при том бывших, не опишу, потому что запамятовал, с единой стороны от того, что я обрадован был таким милостивым местом и отпуском; с другой стороны, я совершенно был вне себя от печали и от слез, с ним, государем, прощаясь. Потом был я для прощания у господ министров, которые меня все обнадеживали своею помощью, а я просил их о неоставлении меня, потому что я сих министерских дел не отправлял. Был я также у всех наших морских командиров, кои меня также весьма ласково отпустили. Господина Змиевича просил я о неоставлении в случаях нужных жены моей и деревнюшек. Пришед к генерал-адмиралу прощаться, донес ему, что я отъезжаю, и просил его о неоставлении меня по заочности; он мне на сие только сказал: «Дурак!» Я, поклонясь его сиятельству, докладывал, что не знаю, чем его прогневал, а он мне на то отвечал то же слово: «Дурак!» На что я уже и не посмел ничего говорить, и он, помолчав, сказал: «С чем ты жену да детей оставляешь? Ведь им только что по миру ходить; для чего ты не просил государя, чтоб давать в твое отсутствие по окладу твоего чина им от нас жалованья?» Я ему на то докладывал, что того не посмел, да и не думал; а он, выслушав сие, закричал на меня: «Потому-то ты и дурак! Да добро, помиримся и простимся с тобою! Коли будешь хорошо служить, так государь тебя не оставит и наградит; он и вчера со мною говорил; прикажи же жене своей, что ежели ей в чем нужда будет, то б ко мне за всем присылала, сколько ей будет надобно; я и деньгами ссужать буду». Я доложил на сие его сиятельству, что я жену намерен отправить в деревню, ибо здесь себя содержать не можно. «Ну, так вели ей ко мне писать, — сказал на то генерал-адмирал, — я всякую ей помощь сделаю». Простясь я с ним, для того ж пошел к Григорию Петровичу Чернышеву; сей добродетельный муж прощался со мною, как с кровным, и дал мне еще отеческое наставление, чтоб я служил и отправлял дело мое с подлежащею верностью: «А прежде-де отъезда твоего сходи к Остерману и с ним ознакомься: он по вашим делам у государя в отменности; а я-де за тебя его уже просил, чтоб он тебя любил и чтоб дал тебе наставление, как себе поступать». А сверх того и такое сделал мне благодеяние: из деревень его замосковных Ярополец был отдан в рекруты во флот один крестьянин, именем Афанасий, который по той причине жил в доме Григория Петровича и всему был обучен и весьма проворен; того он дал мне вместо денщика, а моего денщика взял на то место, уверив меня, что я на сего человека могу во всем положиться. Простившись с моим благодетелем, я был у Остермана, который меня принял также весьма ласково и дал мне на многие случаи поучения, о чем я прежде поистине и не думал.
15
Александр Гаврилович Головкин (1688–1760) — действительный тайный советник (1727), сенатор (1723), в 1711–1722 и в 1723–1727 гг. посланник в Берлине, с 1728 г. возглавил российскую миссию в Париже (посланник в 1729–1731 гг.), в 1731–1760 гг. чрезвычайный и полномочный посол в Гааге.
16
Федор Матвеевич Апраксин (1661–1728) — русский государственный деятель и военачальник, сподвижник Петра I, граф, генерал-адмирал (1708). Глава Адмиралтейского приказа (1700), президент Адмиралтейств-коллегии (1718), член Верховного тайного совета (1726). Командующий русским флотом во время Северной войны.