Я не смотрела в тот момент на батюшку, знала, что и о. Владимир старательно не смотрит на меня, нельзя было показать уполномоченному, насколько близкими людьми являемся мы друг для друга. Просто обычная машинисточка зашла в канцелярию. Холодок прошелся ледяными лапками по спине. Все церковные люди уже представляли себе, какими бывают комбинации товарища Тучкова. Одной из последних было убийство Якова Полозова в день рождения Натальи Васильевны, жены Якова Анисимовича на глазах у непокорного патриарха.
- Володька с детства больше интересовался книгами, чем жизнью, - продолжил разговор инженер, не заметивший напряжения, охватившего его брата. - Настоящая жизнь привлекала не его, а меня. Знаете, каково управлять локомотивом? Мимо проносятся леса, реки, мосты. Ревет огонь в топке, журчит вода в охладителях, дрожат стрелки манометров, оглушающе шипят клубы пара. Невероятная громадина паровоза подчиняется человеческому гению.
- Что же, товарищ Проферансов, рад был с вами познакомиться. Владимир Александрович, мы ещё с вами поговорим.
На обратном пути из Донского монастыря к храму Георгия Победоносца мы с батюшкой зашли в Марфо-Мариинскую обитель. Несмотря на то, что ещё в 1918-м году настоятельницу обители великую княгиню Елизавету, сестру императрицы, арестовали и через несколько месяцев убили, до любимого детища великой княгини большевики тогда ещё не добрались. Больше того, в те годы сестрам Марфо-Мариинки покровительствовала жена Троцкого. Поэтому за белыми каменными стенами Обители было спокойно. Утешали прекрасной архитектурой белые храмы, с деловым видом ходили туда-сюда сёстры обители в белых апостольниках.
- Тебе с Зикой хорошо бы начать учиться на сестёр милосердия, - внезапно сказал мне батюшка. - Переписчицами при патриархии вам оставаться становится опасно.
Я подумала, что батюшка, как всегда заботится о других, а не о себе. А ещё подумала о том, что хорошо все-таки, что в момент визита Тучкова в канцелярию там была я, а не Зика. Уполномоченный не обратил внимания на меня, красавицу Зику трудно было не заметить. Да что там, её не заметить было невозможно.
- Владыка Илларион, - снова заговорил батюшка, любуясь Покровским храмом в древнерусском стиле, - иногда говорил, что "мы овцы Христовы, а не ба-ра-ны". Вот и давай поступим в духе этого слова. Подожди, пойду попрошу за вас нынешнюю настоятельницу Обители.
Домой я вернулась ближе к вечеру, познакомившись с больничкой, аптекой и библиотекой в Обители, зачисленная в число учениц на сестёр милосердия. Рассказала Зике, что батюшка благословил нас учиться в Марфо-Мариинской обители. В задумчивых глазах моей названной сестры вспыхнули огоньки неподдельного интереса.
- Я всегда мечтала стать сестрой милосердия, - еле слышно сказала она. - Ну не всегда, конечно. С того времени, как меня поцеловала Елизавета Федоровна, я была совсем ещё девочкой, - Зика погладила свою щеку, вспоминая тот незабываемый поцелуй великой княгини. - Это было в 14-ом году, в начале войны. Она была как всегда красивая, изящная, печальная, её обвиняли в сочувствии к немцам. Когда она вернулась из Петрограда в Москву, её автомобиль забросали камнями русские люди, а она так искренне полюбила Россию... Я с тех пор мечтала вырасти похожей на неё.
Зика говорила чуть слышно, мы сидели с ней, обнявшись, в любимом кресле и шептались. Громко разговаривать в нашей комнате мы к тому времени разучились, потому что подселенная матросская жена Олёна подслушивала. Точнее, её в мою квартиру подселили ещё матросской женой, скоро Оленин муж стал солидным чиновником в Минюсте, располнел, раздобрел, но его отношения с женой остались по-прежнему, так сказать, пылкими. И страсть его супруги к подслушиванию также ничуть не угасла со временем.
В дверь условным стуком постучал Семён.
- Послушай, Таська, - тихо сказал он, вплотную подойдя к облюбованному нами с Зикой креслу. Он говорил тихо всё по той же причине. Олёна подслушивала и регулярно писала доносы. - Тебе придется сходить со мной на партийную чистку.
Я так удивилась, что открыла рот, округлила глаза и замерла без движения в таком положении. Семён смущенно улыбнулся, одновременно подняв пальцем мой подбородок, так что рот закрылся.
- Ты же как-никак моя жена, Таська.
Он опустился перед моим креслом на корточки и взял меня за пальцы. Зика тактично выскользнула из кресла.
- Товарищи интересуются, почему я женился на идейно-отсталой гражданке.
- Олёна?
- Да. И тебя недавно видели в церкви у твоего батюшки. И я ещё ни одной чистки не проходил, всегда почему-то отсутствовал. Выявили...
Семён опять улыбнулся, на этот раз как-то криво. Он был заметно встревожен.
- Когда чистка?
- Завтра, после полудня. Ты не бойся, Тася, с тобой ничего страшного не случится.
- Сеня, я побежала.
Я попыталась встать, но Семён удержал меня в кресле.
- Куда?
- К батюшке своему, попрошу помолиться. Куда же ещё?
Семён продолжал меня удерживать, я вдруг совсем близко увидела его темно-серые, неспокойные глаза.
- Ты знаешь, что вашему патриарху разрешили создать Священный Синод с целью ввести туда Красницкого?
- Да.
- А ты знаешь, что Отдел уже получил распоряжение надавить на Тихона, если он будет сопротивляться?
- Да, - еле слышно ответила я. - Патриарх уже согласился. "Ради мира и согласия".
Семён немного отдвинулся, пристально глядя мне в глаза.
- Вы в это верите? В согласие между церковью и властью?
Я промолчала.
- Ну иди, Таська, - он отпустил мою руку и встал.
Отец Владимир был в алтаре, когда я прибежала, несмотря на позднее время. Ведь над его головой тоже сгущались тучи. Несколько человек ещё находились в храме. Матушка Мария Петровна стояла вместе с певчими. Служился молебен покровителю храма и Москвы Георгию Победоносцу. Рассказав батюшке, что случилось, я тоже осталась вместе со всеми помолиться. Мы часто молились в те годы вместе, священник в алтаре, а его духовные дети по видимости отделенные от него алтарной преградой, а на самом деле тесно объединенные, спаянные вместе общей тревогой. Не зря именно в те годы вошло в оборот обращение пастыря к своим духовным детям: "родные мои". Общее горе и общая молитва объединяли нас куда крепче, чем кровное родство.
Чистка проходила по всем их партийным правилам. "Я себя под Лениным чищу", - писал в те годы В. Маяковский. То есть над столом, покрытым красной кумачовой скатертью, висел огромный портрет вождя революции. Семён положил на стол свой партбилет и наган и, волнуясь, коротко заговорил о себе. Прервался от волнения.
- Не волнуйтесь, гражданочка, - сказал почему-то мне сосед. Я скромно сидела во втором ряду ближе к краю. - Мы не съедим вашего мужа.
К этой чистке я оделась понаряднее, кофточку надела с рюшечками. Но все равно, в свои девятнадцать лет, я это знаю, выглядела как только что вылупившийся из яйца мокрый цыпленок, никак не была похожа на опасного классового врага.
Семён, тем временем, подчеркнув своё идеальное рабоче-крестьянское происхождение, он был внук крестьян и сын простых чернорабочих, перешёл к ранениям, полученным в боях за революцию. Я и не знала, что он был дважды ранен. Первый раз в Крыму, второй раз на Дальнем Востоке.
Товарищи, сидевшие в зале, сначала молча слушали, потом принялись задавать вопросы по службе. Семён коротко и мрачно отчитывался, куда ездил в командировки, подробностей не рассказывал.
- Ты вот что скажи, товарищ Петров, - прервал хмурое отрывистое повествование чекист из первого ряда. - Как это тебя угораздило жениться на дочке профессора? Неправильный выбор, товарищ.
Я сжалась, чувствуя на себе взгляды коммунистов, сидевших в зале. Да что там коммунистов - чекистов, собравшихся на свою жуткую партийную чистку. Семён молчал почти минуту, позволяя им оценить мою "опасность" для дела мировой революции.