Историк же этого не знал и, обдумав положение, наконец понял, что соперничать с Мигратом в глазах женщины не в силах: тут, в изгнании, брат Изара, как уже сказано, один и содержал всю компанию, и помогал жить без столкновений со здешними властями. Используя своих подозрительных приятелей или же каким-то иным, неведомым Хен Готу способом, он ухитрился получить для всех троих разрешения на проживание — хотя и без права официально заниматься какой-либо деятельностью. Возможно, и сам историк мог бы добиться того же хотя бы для себя, обратись он в научные учреждения и должным образом представившись; но он не решился на такой шаг: подумал, что и до этих отдаленных краев скопления могли докатиться вести о нем, как об авторе Новой Ассартской Истории; это вряд ли послужило бы ему на пользу. А вот Миграт не боялся никаких пересудов и даже обвинений, словно чувствовал за собой некую неодолимую силу. В этом, по-видимому, и заключалось его преимущество.
Источник этой силы и уверенности Миграта в себе стал ясен Хен Готу, когда он принялся, в свободное от кухни и ребенка время, серьезно разбираться с архивом Властелинов, вернее — с той малой его частью, которую он, покидая Жилище Власти в Сомонте, наугад захватил с собою. Теперь он жалел, что оставил там слишком многое; но и среди взятого нашлось немало интересного. Так, например, оказалось, что Миграт и сам был Ублюдком Власти; теперь этот слух нашел документальное, неопровержимое для историка подтверждение. Дальше вступала в действие простая логика: Миграт увез женщину и то, что она тогда уже носила в себе, ради того, чтобы постоянно держать под контролем будущего конкурента, а возможно, если потребуется, уничтожить обоих. Допускал Хен Гот также и другую возможность: претендент мог пользоваться ребенком Изара как заложником, чтобы получить, во-первых, гарантированную безопасность, а во-вторых — быть может, и определенные права, вплоть до совластительства; своих детей у него, как знал историк, не было, так что независимо от того, кто из братьев переживет другого, наследовал бы так или иначе сын Изара.
Теперь становилось куда яснее, зачем понадобился Миграту и сам Хен Гот. Историк решил, что претендент намерен использовать его не просто для документального обоснования своих прав на какой-нибудь из самых значительных донкалатов Ассарта и соответствующий титул в Новой Истории. Сейчас, выяснив происхождение Миграта, историк понял, что этот корабль готовится к куда большему плаванию. Скорее всего Хен Готу придется обосновывать уже права на самое Власть — отыскивая в подлинной истории подобные прецеденты и опираясь именно на них. Наверное, еще в детстве незаконнорожденному принцу приходилось слышать такого рода слухи: наверняка его мать интересовалась такими проблемами. Хен Гот знал, что как только Миграт прикажет ему заняться этим вопросом, он и начнет делать нужную претенденту работу — хотя бы потому, что побоится отказаться: здесь он находился целиком во власти Миграта, тот мог даже убить его — и местные власти вовсе не стали бы вести розыск: ассариты оставались на Инаре всего лишь нежеланными пришельцами.
Обосновывать же права Миграта на Власть Хен Гот не хотел. Изару он был обязан не только своим положением в обществе. Он был благодарен Властелину — и это главное — за возможность по-настоящему заняться наукой, позволяя себе даже не думать о ее политических приложениях. Поэтому мысль — оказаться предателем своего покровителя и чуть ли не друга — была для Хен Гота глубоко противна. Второй причиной было то, что в Миграте историк видел соперника в отношениях с Лезой, с которой он, Хен Гот, был ведь уже близок, пусть и один-единственный раз; не было дня, чтобы он не помнил об этом. Миграт же, по убеждению мечтателя, намерен был завоевать Лезу, чтобы воспользоваться ею в своих политических целях: владеть ею означало — владеть ее сыном, а это обладание позволило бы Миграту разговаривать с Изаром с позиции силы.
Хен Готу, естественно, ничего не было известно о планах Жемчужины Власти на сей счет; да если бы и было — от таких предположений он отмахнулся бы: в конце концов, наследование в Ассарте шло по мужской линии, и не ребенку какого-то бродяги было претендовать на великую Власть. Так что этих обстоятельств он в расчет не принимал. Ему смутно помнилось, правда, что в оставленной на Ассарте части архива были какие-то документы, позволявшие поставить это правило под сомнение. Однако бумаги, вероятнее всего, уже не существовали более: положение на планете в дни, когда Хен Гот покидал ее, говорило о том, что там вообще мало что и мало кто уцелеет.
Впрочем, историк, которого события последних месяцев сделали достаточно осторожным, возможно, еще очень долго не решился бы на поступок, если бы не последний разговор с Магистром, окончательно расставивший все точки над "i".
Миграт, похоже, вернулся домой несколько навеселе. Иначе он вряд ли обратился бы к историку с такими словами:
— Ну как — не надоело тебе бездельничать? Так можно и совсем отвыкнуть от настоящей работы, а?
— Я готов, — поспешил заявить Хен Гот.
— Это славно. Ты там все копаешься в бумажках…
Хен Гот лишь пожал плечами, да и что тут можно было возразить. В этом ведь и заключалась главная его работа.
— Может, в этом и есть смысл, — признал Миграт. — Ты ведь многое знаешь о других мирах? Ну, об их прошлых делах, о традициях и всем прочем, верно?
Историк почувствовал себя уверенным, каким давно уже не ощущал:
— Это моя профессия.
— Тогда скажи: ты ведь привез на Ассарт, кроме прочего, чужие традиции. А пригодные среди них есть?
— Н-ну… Что значит — пригодные?
— Например, такие: у нас на Ассарте никогда еще народ не свергал Властелинов. Не отправлял, так сказать, в отставку. И потому нет такой традиции. А у других миров?
Хен Гот ответил уклончиво:
— Наверное, есть… Не помню. Конечно, если поискать…
— Вот и поищи, — сказал Миграт повелительно. — И вспомни как следует. Наверняка хоть где-то такие примеры есть. Вот они мне и нужны. Со всеми обоснованиями.
— А… зачем? — не смог удержаться от вопроса историк.
— Затем! — ответил Миграт кратко. Встал, потянулся.
— Устал. Пойду спать…
Вот, значит, как. Многое стало понятным для Хен Гота после этого краткого разговора. И побудило действовать.
Составив свою, достаточно логичную картину происходящих событий и расстановки сил, Хен Гот понял: если он не хочет стать предателем и содействовать Миграту в осуществлении его замыслов, остается только одно: бежать, пока претендент его ни в чем не заподозрил. Собраться самому ему было недолго; но он хотел не только совершить побег, но и забрать с собой самое дорогое: Лезу и архивные документы. Оказавшись на Ассарте и доставив Изару и то и другое, он смело мог рассчитывать на самое высокое вознаграждение; он имел в виду, конечно же, не деньги.
С бумагами было проще: беспрепятственно работая с ними, он сумел отобрать все то, что представляло в этой обстановке подлинную ценность, — по тому, что ими при случае мог бы воспользоваться Изар, а еще более по той причине, что ими больше не смог бы воспользоваться Миграт. Бумаги эти, бережно им уложенные и упакованные, легко умещались в небольшом чемоданчике. Куда сложнее оказалось с женщиной. Он опасался в разговоре с нею называть вещи своими именами; а все попытки возбудить в ней какие-то подозрения или сомнения в целях и замыслах Миграта пресекались Лезой в самом начале: походило на то, что Магистру каким-то образом удалось очаровать неопытную женщину, и она теперь доверяла ему безгранично — хотя никакой любовной подоплеки этого вроде бы не существовало; да, женщина была полностью на стороне Миграта, что же касается того, что произошло между нею и Хен Готом той ночью в архивной комнатке, — историк продолжал уверять себя в том, что Леза то ли на самом деле не помнила об этом, то ли усилием воли приказала себе забыть навсегда — а может быть, вообще не придавала случаю никакого значения; женская психика оставалась для историка тайной за семью печатями, опыта в любовных делах у него не было совершенно никакого, даже теоретического, поскольку события, происходившие в этой области в истории, как правило, не документировались и найти их в архивных описях было просто невозможно. Сам же он с ранней молодости почему-то опасался похождений, в которых могли оказаться замешанными женщины.