Потом было тихое светлое место, туманный свет из окон, суета солнечных зайчиков на никелированных поверхностях незнакомых приборов. Кто-то поблескивал глазами в оправе стёкол – я узнала: мой персональный теоретик искривленных душ. Он бубнил какие-то умные, холодные и безликие слова:
– Вы хорошо устроились, милочка! Ваша нервная система просто отключается в моменты перегрузок… Р-раз – и в пещерку!.. М-да..
Я много чего тогда узнала о себе, и всё это было, по моему глубокому убеждению, сущей ерундой и нелепицей. Как можно проникнуть в джунгли чужого сознания, когда каждому, дай Бог разобраться в своем собственном Хаосе?
И всё-таки я уверила себя, что всё было сном. Так было легче.
***
А потом в моей жизни – в реальной жизни – появился Серж. Я влюбилась в него бездумно, безоглядно. Когтями вцепилась, как утопающий в соломинку. Он был совсем не такой… ну, не такой, какого мне хотелось бы любить… Глаза Морехода лучились солнцем, а его – сочились холодным лунным светом. Он был весь такой ровный, практичный, целесообразный. Негде плюнуть.
Серж занимался программным обеспечением, а на досуге увлекался абстрактной живописью. Его картины – заумь бледных цветовых пятен и линий – имели некоторый отклик у публики, но не слишком, и Сержика это злило. Он мог часами изливать свою желчь по этому поводу, а я ведь не перевариваю раздражительных зануд… Да что там: даже волосы – светлые, тонкие, – совершенно не то! Я ведь всегда неровно дышала к брюнетам… И тем не менее, я влюбилась. Этот человек давал мне ощущение реальности, уверенности в себе. Он спокойно воспринимал меня такой, какая я есть, – вместе с моими костылями, рассеянностью, несуразностью, – и чего уж там! – психическими особенностями. Он был нужен мне. Чтобы окончательно не свихнуться.
Прежние воспоминания поблекли, отодвинулись в сумерки, и стали, наконец, действительно сном. Сладостным и горьким.
Даже дрипсы теперь реже попадались на глаза. Когда Серж первый раз появился у нас, они замерли на каминной полке, только глазки поблескивали.
– Милые пупсы, – заметил он. – Хранишь на память детские игрушки?
Я кивнула, и тайком показала «пупсам» кулак, чтобы не вздумали выкинуть какой-нибудь номер. Но всё обошлось. Они даже не шелохнулись в течение всего вечера, только их ноздри жадно затрепетали, когда он закурил, но Серж ничего не заметил.
Едва за ним захлопнулась дверь, дрипсы наперегонки бросились к пепельнице и сожрали все окурки. Дрипзетте, само собой, досталась львиная доля добычи: она просто выпихнула муженька из хрустального рая и уселась сверху, накрыв всю вкуснотищу своими юбками, а потом пухлыми ручками суетливо выискивала у себя под задом лакомые кусочки, не забывая при этом бдительно отбрыкиваться ножками от рассерженного супруга. Получив несколько раз по носу, он обиделся и пришёл ко мне. Я как раз завтракала.
– Жаль, что ты не куришь! – посетовал он.
– Курить вредно.
– Не вреднее, чем есть дохлятину! – в сердцах заявил он, топая ногами по моему бифштексу.
Вот, кстати, парадокс: эти всеядные создания не едят мясного. Просто на дух не переносят!
***
Дела в фирме пошли на поправку примерно в это же время, но меня всё это мало интересовало – я была влюблена! На одной вечеринке я представила Сержа коллегам, и наши девицы оценили его весьма восторженно. Его же, помнится, насмешила Амалия… Потом я неожиданно забеременела.
– Это какое-то чудо! – сказал мой врач. – Чудо! Но, если вы сделаете аборт, то…
А милый категорически настаивал на таком исходе:
– Мы не можем позволить себе иметь детей. Особенно ты…Вдруг потом совсем не сможешь ходить?.. Да и я только-только пошёл в гору…
У нас был долгий неприятный разговор. И я сделала это.
Я сделала это!
Моя услужливая память попыталась сгладить воспоминания: помню только белый пластиковый поднос, на белом – розовая капсула, что превращает прообраз живого человечка в кровяную кашу… Боль… Осознание непоправимого. Презрение… Презрение к самой себе… И – всё. Всё было кончено…
Той же ночью был мне сон: я грызла чью-то тонкую шею, тигриной лапой терзая упрямые позвонки и сердясь на их неподатливость. Не разжимая зубов, я мотнула головой, кожица наконец поддалась, я почувствовала стекающую тонкую струйку… Кровь?.. Кажется, я даже обрадовалась на мгновение, что у меня получилось, – и тут же меня охватил ужас: это была шейка моего сына, мальчика лет пяти… Я отшвырнула его и проснулась, все еще ощущая эту струйку в пересохшем рту.