Получив ответ, офицер удовлетворенно закивал:
– Все совпадает. Я пошлю с вами человека разобраться с машиной… – и подозвал худого парня с усиками.
У того были очень неприятные глаза и слишком тонкие губы.
– Идём, – сказал он.
Машину мы, конечно, не нашли.
– Можешь распрощаться со своей развалюхой! – радостно сказал он. – Здесь от неё останутся рожки да ножки.
Я не сильно переживала из-за "потери" имущества, все моё внимание было сосредоточено на том, чтобы хромать, как можно незаметнее. Я надеялась, что теперь он отвяжется от меня, но мы вернулись назад и он распахнул предо мной дверцу служебного авто. Отказ неминуемо вызвал бы подозрения, и солдат повёз меня туда, откуда всё и началось.
Дальше – хуже. Сопровождающий вылез у подъезда вместе со мной и поднялся наверх – к квартире, в которой жила та женщина.
Я в нерешительности замешкалась.
– Не шумите, – попросила я, – мама, верно, ещё спит…
Но ему было пофиг – и он сам нажал кнопку звонка: долго, властно – как человек, перед которым должны открываться любые двери.
Нам открыли почти сразу.
Женщина с осунувшимся лицом, в морщинках которого пряталась тревога, молча взглянула на него, потом – быстро – на меня и снова на него. Она ничего не сказала, лишь вопросительно дрогнули её брови.
– Мама, – торопливо пробормотала я, – прости, что мы тебя разбудили…
У этой женщины было железное самообладание. Она приобняла меня за плечи – конечно, она меня узнала, я прочла это в её взгляде, – и, приглашая нас с Малышом пройти, в то же время преграждала дорогу офицеру.
– Что вам угодно?.. – спросила она тоном, в котором к почтительности примешивалась здравая доля недовольства – чуть-чуть, ровно сколько нужно.
– Мадам Жанна Д.? – осведомился он.
Похоже, его ничем нельзя было прошибить.
– Да?..
– А это ваша дочь… Анна? – он был очень вежлив, гад!..
"Анна"! Он ведь проверял меня снова! Сейчас она согласится с ним и… Но женщина оказалась умнее – или ощутила как дрогнули под её ладонью плечи незваной гостьи? Она взглянула на него очень холодно и поправила с недоумением:
– Евгения. Моя дочь Евгения.
– Значит, всё правильно, – он взял под козырек. – Прошу прощения! – и горохом ссыпался по лестнице вниз.
Она закрыла дверь и повернулась ко мне.
Давно на меня не смотрели такие глаза. У неё они были карие, усталые, с красными прожилками и очень… очень человеческие глаза.
– Вы не беспокойтесь, – пробормотала я. – Мы сейчас уйдем. Понимаете… Словом, извините, что я назвалась вашей дочерью. Я не имела права впутывать вас, но у меня не было другого выхода!.. Они при мне застрелили человека… – я вдруг почувствовала, что не могу говорить: к горлу подкатился комок, я готова была зареветь… – Я жила в доме напротив, – зачем-то напомнила я, точно этого было вполне достаточно для подобного вторжения.
В зеркале на стене я увидела свое отражение: полоумные глаза, растрепавшиеся, давно нечесаные волосы, несвежая одежда, а в довершение всего – огромный баул через плечо. Бродячая цыганка, да и только! Из тех, что стаями слетаются на вокзалы и рынки, перекликаясь грубыми гортанными голосами, – и мне стало неловко и смешно. И стыдно…
– Я сейчас уйду! Простите.
– Глупости! – строго сказала она. – Никуда ты в таком состоянии не пойдешь.
Она приложила узкую прохладную ладонь к моему лбу и ахнула:
– Да у тебя жар! И ребенок… Ведь на улице дождь! Вот что: прими-ка ванну, а я искупаю его и покормлю. И вызову доктора…
– Но у меня нет ни денег, ни документов и… – тут я посмотрела ей прямо в глаза, – у меня очень серьезные недоразумения с полицией.
Но она не желала ничего слушать:
– Никуда ты не пойдешь – и покончим на этом!
– Но они могут прийти за вами, если проверят все как следует!..
– Они в конце концов придут за всеми нами… – ответила она, и решительно забрала ребенка у меня из рук. – Дочь я предупрежу и никто ничего не узнает.
Когда я раздевалась, у меня выпал пистолет. Я испуганно оглянулась на нее. Она спокойно сказала:
– Лучше бы тебе избавиться от него. Такие игрушки до добра не доведут.
Я не последовала её совету, о чём не раз потом пожалела.
Позже я сидела на диване, укутанная шерстяным пледом, и пила чай с кизиловым вареньем и водкой. Малыш – чистенький, розовый, сытый, – копошился рядом.
Оказалось, что учительница знала Сержа.
– Я преподаю в Художественном училище, – говорила она, держа тонкими пальцами изящную фарфоровую чашечку. – Кстати, подарок выпускников прошлого года… – она кивнула на чайный сервиз, стоявший на столике – Ручная работа. Какие талантливые были ребята! – она помолчала. – Но, к сожалению, искусство в чистом виде никому не нужно. В наши дни оно превратилось лишь в один из способов делать деньги, а халтуру и делать, и продавать легче… Ваш друг тоже был талантлив.