– В самом деле?
– Да, но ему не хватало самого главного: огня… Одержимости… Если бы в нём было побольше жизни, одухотворенности! Но он был слишком… – она замялась, – слишком прагматичным.
– Слишком корыстным… – поправила я.
– Пожалуй, – согласилась она. – Кстати, – она лукаво улыбнулась, – я наблюдала за вами, и меня удивляло: вы были такие разные! Он – очень приземлённый, а вы – человек, парящий в небесах. Что вы находили в нём?
– Он был моим якорем.
– Вы и вправду романтичная натура.
– Я – обыкновенная сумасшедшая.
Она поднялась, выключила радио, которое в течение вот уже нескольких часов передавало то чьи-то пламенные речи, то военные марши прошлых лат, и включила телевизор. "К столице подтягиваются правительственные войска…" – и с экрана на нас обрушилась мощь бронетанковой техники.
– Нам что, объявили войну? – удивилась я, но судя по её лицу, она приняла мое удивление за глупую и неуместную шутку.
Шутку, которая, как мне показалось, очень глубоко её задела: глаза Учительницы стали отчужденными и неприязненными – всего лишь на краткий миг – но этого было достаточно, чтобы почувствовать: я каким-то образом разрушила хрупкий мостик, возникший было между нами.
Она долго молчала, напряженно всматриваясь в ту бредятину, что вываливали нам на голову телекомментаторы.
– Генералы рвутся к власти… – тихо и хрипло сказала она.
Я попыталась исправить положение:
– Но, может, в этом нет ничего плохого? Неужели вы думаете, что людей опять будут сгонять на стадионы… – и осеклась под ее взглядом.
Помолчав, я промямлила:
– Вообще-то, я не интересуюсь политикой, – что мне простому обывателю в том? – и не слежу за событиями…
– Разумеется, – сухо ответила она, – так гораздо легче и проще.
Вечером приехала её дочь – красивая женщина с такими же, как у матери, карими глазами. Только выражение этих глаз было иным – жёстким и требовательным.
Мне дали чашку с каким-то лекарственным пойлом, уложили на кровать в отдельной комнате, и я провалилась в забытье.
***
…Это был маленький, невероятно уютный, отель в горах. Его стены украшали ветвистые оленьи рога, старинные щиты и скрещенные алебарды. Под потолком на толстых цепях висели массивные светильники, стилизованные под старину. В огромных каминах пылал, шумно треща, огонь. Здесь подавали отличнейший кофе, а в кухне на очаге румянились на вертелах целые туши, и дразнящий аромат жарящегося мяса и специй щекотал ноздри.
По утрам восходящее солнце раскрашивало синие верхушки гор в немыслимые оттенки розового и лилового и снег на лапах огромных елей вспыхивал фиолетовыми огоньками.
– Ты все-таки должна хоть разок спуститься с горы, – увещевала Королева. На ней был разноцветный пушистый свитер и черные лыжные брючки.
– Не смеши! – я зарылась поглубже в одеяла и простыни, пахнущие лавандой и горной свежестью.
– Это – приказ! – притворно нахмурилась она. – Или ты осмелишься ослушаться Её Королевское Величество?
– Но…
– Никаких "но"! Иначе велю отрубить тебе голову.
И вот мы летим по крутому склону, ветер свистит в ушах, и в стороны летят снежные брызги…
– Смотри! – она указала лыжной палкой в сторону.
– Маяк? Откуда он здесь?
Она пожала плечами:
– Земля не всегда бывает круглой. Хочешь, заберемся наверх?.. Я тебе кое-что покажу!
Оставляя на снегу следы-"елочки" мы взобрались на холм к подножию маяка. Я оглянулась – горы остались далеко-далеко позади синими тучами у горизонта.
Мы сняли лыжи.
– Давай поднимемся.
Пощипывал морозец, с моря дул пронизывающий ветер. Мы медленно поднимались по обледенелым ступеням, а вокруг – куда ни посмотри – царство сосулек, искрящихся серебром под лучами невысокого бледно-желтого солнца. Оно стыло над белесым морем в белом небе, а внизу у скалы глухо ворочались чёрные волны.
– Смотри! – снова сказала она.
Поодаль, на Чёрных камнях я вдруг увидела разбитый корабль. Его мачты и остатки парусов сковало льдом, и они ослепительно сверкали. Причудливые нагромождения льда украшали и палубу и полусгнившие борта, а корпус ниже ватерлинии порос водорослями и ракушками. Этот корабль вовсе не был похож на корабль Морехода, но у меня тоскливо сжалось сердце, и сверкающее ледяное королевство вдруг стало чужим, и я ощутила, как воющий ветер и зимнее солнце превращают в лед мою душу.