Наши похитители снова свернули к реке, только это уже было другое место, милях в двадцати выше по течению. Я поняла, что они хотят вырваться из города.
Аль Ами крикнул:
– Вышвырните их в воду!..
Я закричала, когда они выпихивали меня из машины. В лицо мне ударил ветер, перед глазами промелькнули огни фонарей, пролёты моста, и я ударилась об воду и ушла в глубь. Я не видела, как в это же время ночной воздух пронзил дымный бело-жёлтый след, а затем раздался взрыв, и машина, где я только что сидела, перестала существовать.
Удар оглушил меня, вода попала в лёгкие – я едва не захлебнулась, но тут же вынырнула, подчиняясь инстинкту выживания, и бешено заколотила по воде руками и ногами. Кашель разрывал внутренности – я чуть не утонула, но сумела совладать с собой. Было холодно, но тело быстро задеревенело и я перестала чувствовать вообще что-либо.
Меня сносило течением. Я избавилась от обуви, перевернулась на спину, – плыть у меня не было сил, и вручила свою судьбу реке.
***
К рассвету меня вынесло к берегу – река в этом месте образовывала излучину. На четвереньках я выползла из воды и рухнула лицом в песок…
Очнулась я от того, что кто-то осторожно трогал меня за плечо.
Повернула голову – в лицо ударило яркое солнце, не по-осеннему жаркое. Около меня сидел на корточках какой-то мальчишка, заметив, что я пошевелилась, он радостно завопил кому-то:
– Она не утоплая, живая!..
Поодаль стояла низенькая хибарка. Там жила большая семья – беженцы из южных провинций. Лихолетье отняло у них всё – родной дом, землю, нажитое добро, кого-то из родных, но не смогло отнять тепла души. Они приютили меня на несколько дней, кормили, отрывая от себя крохи, дали одежду и документы своей погибшей родственницы. Я сказала им, что меня ограбили, избили и бросили в реку. В принципе, так оно и было, зачем же отягощать этих славных людей излишними откровениями? – им хватало и своего горя.
Выяснилось, что меня вынесло далеко за город и, разобравшись с их помощью, где нахожусь, я решила вернуться на заброшенную ферму: это было хоть какое-то убежище. Отдышусь, а дальше видно будет…
***
В заброшенном доме я обнаружила… Джема. Он валялся в горячке и кашлял кровью, на искусанных, обмётанных жаром губах запеклись тёмные корочки. Думаю, появись я чуть позже – он бы умер.
Я нашла аптечку, оставшуюся от тех времен, когда за ним ухаживал Очкарик. Там было несколько ампул с антибиотиком. Я понятия не имела, как и что, но сделала один укол – и ему вроде немного полегчало. Несколько суток я просидела возле него, обтирая его горячее тело мокрыми тряпками, и на какой-то день после очередного укола – как раз была последняя ампула, – кризис миновал. Джем был очень слаб, но стало ясно, что он не умрёт.
– Надо ехать в город, – прошелестел он, кашляя и отнимая ото рта тряпочку с пятнами крови.
Несколько минут он тупо смотрел на эти пятна, а потом повторил:
– Мне надо в город…
– Прикажешь тащить тебя на горбу?
Я разозлилась: падаю с ног от усталости и недоедания – у нас оставались жалкие крохи от того, что привозил в свое время Очкарик, – и чувствую себя немногим лучше, чем он, а тут даже не поинтересуются, как я и что!
Он посмотрел на меня бессмысленными глазами – как на предмет неодушевленный, и полез под матрас, на котором лежал. Вытащил что-то, завернутое в целлофан. Развернул…
В нос мне ударила отвратительная вонь. Он держал в руках что-то маленькое, сморщенное, сине-черное, и по его мертвенно-бледному исхудалому лицу расплывалась счастливая улыбка идиота.
– Дядюшкин пальчик?! – ахнула я.