— Что ж ты стоишь, как не родной! — воскликнул он, кидая на крыльцо старый обрез. Затем моментально оказался рядом со мной и заключил в крепкие объятия. Втянув ноздрями с детства знакомый запах дедовской телогрейки, пропитавшейся насквозь потом и табаком, чуть не пустил слезу. Зато остро почувствовал укол в руку, и последовавший за этим писк анализатора. Что ж, я был почти дома. — Эх, а я тебя целый месяц поминал. Думал, могилку справить на окраине, вещички оставшиеся похоронить. Что б хоть какую-то частицу придать земле родной, — отпустив меня, Гамаш неожиданно переключился на «мальчика». — А это кто с тобой? Никак сын?
— Да хоть бы и сын, — ответил я. — Что, не похож?
Тут дед достал из кармана прибор, очень напоминавший по виду оптические сканеры «охотников», поднес к глазам и довольно крякнул.
— Башковит сыночек-то, — серьезно проговорил он. — Умнее папаши, видать. Только совсем бледный какой-то.
— Какой есть, — пожал я плечами. — Ест плохо. Но давай позже об этом поговорим. Дело у нас к тебе важное, дед.
— Это ты про мертвяка, которого у забора бросил? — спросил Гамаш.
— Да.
Дед неодобрительно покачал головой.
— Только не говори, что это ты его завалил. Если так, то, считай, завяз в говне по самую макушку. Форму-то на нем видел?
Я взглянул в сторону забора, где лежал пленник. Кивнул.
Гамаш в ответ выдал смачное ругательство. Затем встал и подошел к лежащему американцу. Присел рядом с ним, потрогал пульс.
— Хреново, — выдал он диагноз. — Совсем хреново. Давай его быстро в дом. Может, и успеем.
Мы схватили пленника и потащили внутрь.
Я помнил каждый пыльный уголок жилища деда. Еще с детства, когда меня оставляли с ним на несколько дней. И с тех пор так ничего не изменилось. Тесная летняя кухня, заваленная разным хламом, по-прежнему была неприступна, и чтобы пройти в комнату, приходилось с трудом пробираться сквозь годами возводимые баррикады. Когда тебе едва исполнилось восемь, все кажется большим и просторным. И кухня эта представлялась тогда фантастическим замком с множеством потайных ходов. Но с годами мир вокруг сужается, превращаясь в серую тесную обыденность. А ведь так хотелось сказки.
— Ты чего? — выдернул меня из воспоминаний голос Гамаша. — Шевелись, твою мать! Где спиллянин?! Пусть дверь держит!
«Головастик» будто специально ждал приказа. Тут же скользнул мимо нас, распахивая дверь в комнату.
— Дальше, дальше, — пыхтел дед. — Несем вон туда, в маленькую комнату. Да, быстрее!
За очередной дверью оказалась тесная комнатушка, где, честно признаться, я так никогда и не был. Гамаш ее всегда запертой держал. И правильно делал.
Мы находились в небольшой, но хорошо оснащенной лаборатории. Никогда бы не подумал, что дед на самом деле имеет какое-либо отношение к науке. Я ведь всегда его за знахаря держал, или доброго волшебника, как в детстве. Но чтобы так…
— Кладем на кушетку, — Гамаш мотнул головой в сторону стоявшего возле стены, накрытого коричневой клеенкой топчана.
Мы аккуратно положили тело, и дед тут же начал подсоединять к голове американца какие-то датчики. На стене замерцал большой плоский экран.
— У тебя есть генератор? — я ошарашено смотрел на вновь и вновь загорающиеся яркой подсветкой приборы. Надо же, ничего умнее не придумал, что сказать. Горбунки еще в шестидесятых отключили от линии электропередач.
— Будешь умничать, заставлю педали крутить, — буркнул дед. — Ну, чего встал в проходе? Дверь закрой.
Я прикрыл дверь перед самым носом любопытного «головастика». Хотя, какой у него нос? Так, непонятная выпуклость с одной ноздрей.
— Нет, нет, — Гамаш замахал рукой. — С той стороны дверь закрой. Мне сейчас ассистент не нужен.
Вот так всегда. Дед никогда не давал мне толком понять суть своих ритуалов. Будто не доверял. А может, наоборот, оберегал от чего-то? Однако же, сейчас приоткрыл завесу тайны, показав лабораторию. Может, я уже достаточно вырос в его глазах?
Пройдя в большую комнату, невольно замер. Неужели уже успел забыть этот ни с чем несравнимый уют почти родного дома. Кухню помнил, коридор помнил, чердак тоже, а вот как выглядела комната, совсем вылетело из головы. Как будто впервые все видел. Нет, перестановку Гамаш не делал. Однако что-то изменилось. А вот что?
Я сел на диван, стоявший возле окна. Рядом устроился «головастик». Минуту сидели молча. Потом спиллянин спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
— А что? — смутился я, не ожидая такого вопроса.
— Похоже, ситуация повторяется, — проговорил тот. — Это я про свою историю. Помнишь, говорил тебе, что мне пришлось бежать из дома? Кажется, на Земле тоже становится небезопасно.