Но кто это там, в глубине деревьев? Конечно же, верная Нанета! А вдали скромно дожидается щуплый человек в голубом костюме. Да это же Даламбер!..
Даламбер принес радостную весть. Задуманная ими «Энциклопедия» вызывает всеобщий интерес. О ней только и говорят в салонах. Уже появляются будущие сотрудники — многие предлагают знания и помощь, — и не хватает лишь главного редактора, чтобы дать смотр своим солдатам!..
Руссо навещал своего друга три раза в неделю. Он шел пешком из Парижа, по жаре и пыли. Первая встреча была трогательной и осталась в памяти тех, кто ее видел.
Жан Жак, упав в объятия Дени, рыдал, как ребенок, омывая слезами камзол арестанта. Задыхаясь от волнения и восторга, он изливал другу свои чувства, свою душу…
Во время одного из следующих свиданий, при котором присутствовал также и Даламбер, произошел разговор, имевший весьма большие последствия.
В тот день Руссо был возбужден сверх меры. Он рассказал Дени, что с ним случилось на пути в Венсенн.
Поскольку от Парижа до Венсенна расстояние не слишком короткое, Жан Жак всегда отдыхал по дороге и с этой целью брал с собою газеты. Вот и сегодня, сделав привал, он развернул свежий номер «Меркюр де Франс». Машинально перелистывая страницы, он увидел объявление Дижонской академии о конкурсе на приз морали. Тема конкурса была: «Влияние наук и искусства на нравы».
— Так вот, друг мой, — продолжал Руссо, — едва про^ читал я эти слова, голова моя закружилась, сердце стало биться сильнее, и я без чувств упал на траву. Очнулся весь в слезах. Мир как будто осветился для меня новым светом…,
— Что же вас так поразило? — спросил Дидро.
— А то, что я понял: я могу и должен написать конкурсную работу на эту тему! Я просто обязан это сделать!
— Прекрасно. Но какой же ответ вы намерены дать?
— Догадайтесь сами.
— Уже догадался. Каждый человек заявил бы, что науки и искусство благотворно влияют на нравы. Но это был бы банальный ответ. Следовательно, Жан Жак Руссо выскажется в противоположном смысле!
•— О, вы абсолютно правы. И что вы скажете мне на это?
'— Что одобряю и много жду от вашей работы.
Когда Жан Жак, пошатываясь словно пьяный, покинул Венсенн, Дидро заметил Даламберу:
— У этого человека колоссальные внутренние ресурсы. Мощь его духа непреоборима. Жаль, что он расстанется с нами.
— Вы так думаете?
— Я всегда боялся этого, а сегодня в этом уверен. Он пойдет своей дорогой.
23 октября министр Даржансон, не имея сил дольше противиться общественному давлению, распорядился освободить главного редактора «Энциклопедии». Но освободили Дидро только 3 ноября. Больше трех месяцев просидел он в Венсенне.
И выходил оттуда еще более собранным, целеустремленным, упорным, чем был до этого.
Молодость его осталась позади. Он полностью сложился как человек и мыслитель. Он уже разрабатывал свой «Проспект», и это был не только проспект «Энциклопедии», но и проспект всей его дальнейшей жизни. Последние иллюзии рассеялись. Слишком тяжела и неприглядна была окружающая действительность — она звала на борьбу.
Дени понимал, что борьба будет трудной, жестокой и совершенно непосильной для одного. Но он уже был не один. Он видел, что его окружают единомышленники, люди, пришедшие к нему на помощь в трудную минуту, люди, бок о бок с которыми он сможет честно пройти свой путь.
Часть II ЛЮДИ XVIII ВЕКА
Трудно найти в истории Франции время более мрачное, нежели начало XVIII века.
Страной все еще правил престарелый король Людовик XIV, по-прежнему властный и более чем когда-либо мнительный и капризный. Создатель Версаля, некогда величавший себя «королем-солнцем», ныне, попав в руки иезуитов и ханжи-фаворитки мадам Ментенон, черный цвет предпочитал всем другим; и Франция, опозоренная неудачными войнами, разоренная солдатскими постоями, ограбленная жадными интендантами, словно оделась в траур.
1713 год — год рождения Дидро — ознаменовался полным крахом политики «короля-солнца»: монархия была вынуждена официально объявить о банкротстве. Государственные расходы более чем в пять раз превышали доходы. Закрывались цехи и мануфактуры. Тысячи крестьян' в деревнях и ремесленников в городах были обречены на голодную смерть. «Во Франции, — писал современный наблюдатель, — семь миллионов человек живут исключительно милостыней, а двенадцать — не в состоянии милостыню подать». Разумеется, подобные мысли нельзя было высказывать вслух. Общественное мнение молчало: никто не хотел по тайному королевскому приказу исчезнуть в Бастилии.