— Что, не выходит?
— Не выходит! с отчаянием выпаливает Дени и нулей вылетает из мастерской.
На следующее утро, ни слова не говоря, он собирает свои тетради и отправляется в коллеж.
Четыре долгих года, день в день.
Постепенно его настроение меняется. Он стремится отыскать интересное в неинтересном. Он получает отличные оценки по математике, латыни и другим дисциплинам.
Мэтр Дидье и мадам Анжелика не нарадуются на успехи сына.
Все-таки их Дени молодец, у него светлая голова!
Но вот однажды…
Увы! Сорванец остается сорванцом — не знаешь, что он может выкинуть в следующую минуту!
Однажды он затевает в стенах коллежа такую потасовку, что святые отцы выносят приказ: ровно неделю ему запрещается переступать порог училища!
Мэтр Дидье вздыхает.
У мадам Анжелики снова красные глаза.
Дени ободряет родителей:
— Подумаешь, каких-то семь дней! Я буду заниматься дома и все наверстаю!
— Так-то оно так, мой милый сын, — говорит мэтр Дидье, открывая табакерку, — но ведь на один из этих дней, если я не ошибаюсь, приходится выпускной экзамен и, сверх того, раздача годовых наград!
Дени в отчаянии. Он не учел этого обстоятельства. Вот тебе на! Что за дуралей — затеял драку в такое время! Учиться на «отлично» весь год и не сдать экзаменов!..
Нет, такого он допустить не может.
В день экзаменов он, словно ничего не было, отправляется в коллеж.
И встречает непреодолимое препятствие.
У двери как всегда хмурый страж. Следуя приказу, он не пропускает мальчика.
Дени умоляет.
Швейцар непреклонен.
Дени делает отчаянный рывок и проскальзывает в дверь.
Разъяренный швейцар успевает нанести ему удар алебардой.
Дени мчится по коридорам, не чувствуя боли. Но скоро правая рука начинает отчаянно ныть. Он дотрагивается до раненого места — рука в крови! Кровь капает на пол!..
Стиснув зубы и кое-как перевязав руку носовым платком,
он вбегает в актовый зал.
Здесь все уже в сборе. По стенам вытянулись шеренги учеников. За полукруглым столом в центре зала — ректор и профессора.
Профессор риторики первым видит запыхавшегося мальчика, спешащего юркнуть на свое место. Профессор смотрит на ректора. Ректор возводит глаза к небу. Затем тихо обращается к членам экзаменационной комиссии:
— Отцы мои, я полагаю, что раз уж он явился, пусть сдает. Сделаем вид, будто ничего не произошло…
Мэтр Дидье и мадам Анжелика с нетерпением поджидали сына.
Наконец он появляется на площади Шамбо.
Дени шествует словно триумфатор, гордо подняв голову, В руках у него стопка книг, почти достигающая подбородка, — это награды. А три лавровых венка — они так велики ему, что спустились на плечи.
Мать выбегает навстречу, обнимает, целует Дени и торжественно подводит его к отцу.
Почтенный ножовщик тщетно пытается унять волнение, манипулируя своей табакеркой. На глазах у него слезы…
Только вечером, меняя белье Дени, мадам Анжелика обнаружила рану на его руке.
Весной 1726 года Дени окончил коллеж.
23 августа на тринадцатилетнего мальчика надели сутану и сам господин лангрский епископ выстриг ему тонзуру.
Но каноником Лангра сын мэтра Дидье так и не стал.
Как раз в это время тяжело заболел дядя Виньерон. Он не забыл о своем обещании, но не смог его выполнить, встретив яростное сопротивление капитула: место было уж слишком лакомым и на него у святых отцов имелся свой кандидат.
Смерть Виньерона окончательно разбила все планы семьи Дидро.
Должность каноника, тысяча восемьсот ливров жалованья, дом и конюшня были для Дени утрачены навсегда.
Впрочем, он не жалел о потере. К этому времени у него складывались уже совсем иные планы.
В юной душе Дени зрели сомнения.
Он никак не мог понять, ради чего он старается.
Конечно, латынь, греческий, математика, риторика — все это очень хорошо. Математика дает пищу уму, а на латыни и греческом говорили и писали великие люди древности.
Но вот богословие…
Да, он согласился стать священником. И, конечно же, не потому, что жаждал получить дом и конюшню дяди Виньерона. Он хотел знать закон божий, поскольку надеялся, что закон этот объяснит загадки жизни.
Но чем глубже постигал Дени «святое учение», тем дальше оказывалось оно от разума, тем больше тревожных мыслей и чувств зарождалось в душе ребенка.
Прежде всего он довольно быстро понял, что «божьи люди» — не самая лучшая часть общества. Его поразило лицемерие, царившее в их среде. На словах они заботились о своей «пастве», на деле же думали только о том, как содрать грош с верующего. Они говорили о боге, а думали о собственном благополучии.