Подобные ответы, конечно, мало что разъясняли.
Иногда Екатерина отшучивалась. Так, на вопрос: «Существуют ли в России ветеринарные школы?» — она ответила: «Бог да хранит нас от них», а на вопрос: «Существуют ли договора между помещиками и крестьянами?» — дала следующее разъяснение: «Определенных договоров не имеется, но всякий хозяин, не лишенный здравого смысла, не станет требовать слишком много от своей коровы, а, напротив, будет беречь ее, чтобы постоянно пользоваться ее молоком».
Чаще же всего она отвечала: «Этого я не знаю», или: «Не имею ни малейшего представления», или: «Не могу сказать Б точности», или: «За справкой обратитесь к моим министрам».
В конце концов Дидро понял, что спрашивать больше не стоит. Уж если ему не желали показать Россию дальше Царского села, то и рассказывать о ней хотели отнюдь не больше.
Перестав спрашивать, он приступил к изложению своей положительной программы.
Это ему также позволяли в самых неограниченных масштабах. Императрица слушала его жаркие тирады, любезно кивала, мило улыбалась и даже давала понять, что считает его своим наставником.
Что же он говорил, что предлагал?
Прежде всего он советовал императрице установить полное политическое равенство среди ее подданных. Он призывал Екатерину к религиозной терпимости и изданию законов, единых и одинаковых для всех граждан России. Он рекомендовал ей увеличивать население городов и всемерно развивать промышленность. Он предлагал ей немедленно или, в крайнем случае, постепенно освободить крестьян, которые, по его мнению, став свободными, работали бы гораздо лучше и создали бы императрице ореол неувядаемой славы. Вновь и вновь возвращаясь к вопросу о государственной власти, он с запальчивостью утверждал:
— Нет и не может быть истинного государя, кроме народа… Во имя блага нации монарх должен отречься от самодержавной власти…
Он призывал Екатерину к установлению в России своеобразной республиканизированной монархии — в духе Монтескье и Руссо…
Она не прерывала его и слушала с полным вниманием.
Потом сказала:
— Я с большим удовольствием внимала, господин Дидро, тому, что вы с таким талантом изложили. Я вполне понимаю великие принципы, вами руководящие, но ведь с такими принципами можно только писать хорошие книги, а не дело делать. Составляя планы реформ, вы забываете разницу в нашем положении. Вы имеете дело только с бумагой, которая все терпит. Она плотна, гладка и не ставит никаких препятствий ни вашему перу, ни вашему воображению, тогда как мне, бедной императрице, приходится иметь дело с живыми людьми, очень раздражительными и щекотливыми…
Эти слова подвели черту.
Больше Дидро не давал советов Екатерине.
Разговоры ушли в область литературы и нравственности.
Впрочем, «северная Семирамида» предложила философу изложить свои политические и иные рекомендации в письменной форме и представить ей.
Стоит ли говорить, что Екатерина не стала читать записки Дидро?..
Он уже все понял, но еще не хотел верить тому, что понял.
Прочь сомнения, прочь недовольство!
Ведь ехал-то он в Россию вовсе не для того, чтобы упразднять самодержавие. Его цель была гораздо более скромной: издать новую «Энциклопедию».
Так не пора ли заняться этим вопросом, не отвлекаясь и не уходя в сторону?..
Дидро снова в кабинете императрицы, и взволнованная речь его снова горяча и проникновенна.
— Я работал около тридцати лет над этим трудом. Нет такого преследования, которому я бы не подвергался. Посягали на мою честь, мое состояние, мою свободу. Мои рукопией переходили из одного хранилища в другое, несколько раз их пытались выкрасть…* Не удивительно, что среди всех этих тревог «Энциклопедия» при своих несомненных достоинствах имела и ряд недостатков. Было бы достойно вашего величества поступить в отношении сего труда прямо противоположно тому, как поступили во Франции, и довести его до состояния прекрасной книги. Признаюсь, я с большим удовольствием написал бы на заглавном листе: «Французы желали видеть ее плохой, русская императрица сделала ее хорошей»…
Екатерина выслушала до конца пылкий монолог Дидро. Ей, правда, было скучно слушать, да и вообще неугомонный француз порядком ей надоел — и как он сам этого не понимает!.. Но, как говорят во Франции, «благородство обязывает».
Она выразила полное одобрение планам Дидро и поручила все дальнейшие переговоры по этому делу вести с генералом Бецким, ее доверенным лицом.
Этот шаг уже сам по себе должен был бы раскрыть глаза философу.