Мана вспомнила слова, которые ей когда-то наставительно говорила Амайя Кин: «Гейша должна уметь очаровывать невинностью и владеть актерским мастерством, должна уметь пронзить тот мрак, в котором живут мужчины, – мрак воин, оружейного звона и запаха крови – нитью утонченной красоты». Но разве обычной женщине не стоит прислушаться к этим советам? – подумала юная княжна.
Маленькая милая девчушка незаметно становилась привлекательной девушкой. Но раньше она никогда не задумывалась, что, может быть, уже скоро из молоденькой барышни превратится в настоящую женщину. Это пахнущее чем-то приятно-теплым платье, принадлежавшее тетушке Шинджу, сотворило с ней чудо. Мана осторожно провела рукой по ткани кимоно на груди. От прикосновения внутри разлилось тепло. Любимая, жена, мама?.. Вряд ли она когда-нибудь раньше представляла себя в этом образе. Но теперь она чувствовала, что вплотную приблизилась к перерождению… в женщину.
[1]-сама (様) – суффикс, демонстрирующий максимальное уважение и почтение. Примерный аналог обращения «господин», «достопочтенный».
[2] Самурай носил два меча – длинный и короткий. Такая пара называлась Дайсё (букв. «больший и меньший») – катана и вакадзаси. Длинный меч назывался дайто (катана) – 95-120 см, короткий – сето (вакадзаси) – 50-70 см.
[3]Эпидемия чумы, названная «Великой», действительно была в Англии, но несколько ранее, чем сказано здесь. Великая чума (1665 – 1666) – массовая вспышка болезни в Англии, во время которой умерло приблизительно 100 000 человек, 20 % населения Лондона.
Глава VI Суеверие о женщине на корабле подтверждается[1]
– Разве я не говорила тебе, Джеро, чтобы ты оставил меня в покое? – промолвила Шинджу, уперев руки в бока.
Она была бесподобна в этом алом шелковом кимоно. Словно нарочно надела его, чтобы подразнить матроса, осаждавшего ее все эти дни. Щеки женщины порозовели от возмущения. Вот уж совсем обнаглел – среди бела дня ее домогаться!
– Я хочу, чтобы ты была моей. Иначе сама знаешь, что будет.
Страх разоблачения ее козней против племянницы заставил японку умерить ярость.
– Это невозможно, Джеро, если мой супруг нас увидит, то нам не жить, – стараясь быть убедительной, терпеливо пояснила она.
Тот широко ухмыльнулся.
– Мы сделаем так, чтобы он ни о чем не догадывался. Ты находчивая женщина, что-нибудь придумаешь.
– Вынуждена тебя расстроить еще одним известием. Мой лунный календарь, как бы ты не хотел, не позволяет мне удовлетворить твою… просьбу.
Теперь лицо Джеро потемнело от ярости.
– Ты врешь! Я слышал, как ночью ты визжала под этим щенком, к которому ходишь под покровом темноты.
– Следишь за мной, пес? – усмехнулась Шинджу, стараясь держаться на безопасном расстоянии.
Женщина успокаивала себя тем, что он не посмеет ничего сделать при свете дня, на открытом пространстве палубы, на глазах у маячивших то тут, то там членов команды. Ее стала забавлять его ревность и злость. Но вдруг он оказался совсем близко и властно прижал ее к себе.
– Я весь горю!
Сложно было не поверить, чувствуя упершийся ей в живот каменный бугор.
– И мне все равно на твой лунный календарь! – продолжал угрожающе рычать Джеро. – Если ты будешь меня злить, то я возьму тебя прямо здесь, несмотря на то, что ты сейчас не чиста.
Она глядела прямо ему в глаза, ощущая на лице его тяжелое горячее дыхание. Он свирепо скалился, рассматривая ее. Такие манящие губы, которые хотелось терзать жестким поцелуем, такие дерзкие очи... Ее прямота то восхищала его, то неимоверно раздражала. Она и боится, и насмехается над ним одновременно! Однажды уже показав ей свою власть, теперь он не станет терпеть отказов, даже несмотря на ее высокое происхождение.
– Ну и вонь от тебя исходит, – спокойно промолвила госпожа Хоши, будто умышленно еще больше распаляя его агрессию. – И вши наверняка есть.
– Сука! Сейчас я с тобой разделаюсь по-свойски!
Взбешенный Джеро вдруг оттолкнул от себя женщину и она, не удержавшись на ногах, полетела на доски палубы. Вспоминая об этом позже, Шинджу готова была бы поклясться, что моряк собирался избить ее, как последнюю портовую шлюху. Но в следующее мгновение случилось невероятное – рука Джеро оказалась пригвожденной к мачте стрелой. Матрос взвыл от невыносимой боли и попытался вырвать древко из плоти. Однако прошившее его кость и прочно засевшее в дереве острие никак не вынималось.
Шинджу отползла подальше, не сводя глаз с корчившегося в муках человека. Алый шелк ее кимоно казался растекшейся лужей крови. Когда еще одна стрела вонзилась мужчине в шею, и он в последнем судорожном движении схватился за горло, пытаясь защититься, госпожа Хоши вскрикнула и зажала рот ладонью. Однако это не помогло остановить приступ рвоты.