Он снова вскарабкался на танк и залез внутрь через башню. Вскоре что-то лязгнуло между гусениц и ребята поняли, что Скрипченко закрыл овальный люк изнутри. Затем он вылез через башню и закрыл башенный люк снаружи.
-Всем наверх на борт бассейна, - скомандовал Скрипченко. -Возвращаемся в аудиторию.
Взвод вернулся в аудиторию и до конца занятия тренировались надевать противогазы. Скрипченко стоял с секундомером, и некоторым ребятам удалось уложиться в норматив. Скрипченко назначил их ответственными и оставил за главных тренировать остальных, а сам вернулся в бассейн и открыл воду.
Когда занятие закончилось, уже на улице Юра начал уговаривать Федю вернуться и признаться Скрипченко, что он пошутил, что его фамилия не Мериков, а Мах.
-Мы с тобой даже не представляем, чем может обернуться для нас этот обман, - убеждал Юра. -За такие шутки запросто отчислят из института! Не трусь! Иди и извинись. Сними проблему. Давай! Будь мужчиной.
Федя выругался, махнул рукой, повернулся и пошел обратно на военную кафедру.
-Я тебя тут подожду! - крикнул ему вдогонку Юра.
Федя постучал и открыл дверь аудитории, где у них проходило занятие. В аудитории никого не было.
-Наверное, он пошел относить противогазы, -решил Федя и направился по длинному коридору в спортзал.
Через приоткрытую дверь спортзала Федя увидел Скрипченко. Он стоял у бортика бассейна.
-Леонид Олегович! Разрешите обратиться? - отчеканил Федя и, печатая шаги, направился к преподавателю.
И тут Федя заметил, что бассейн полон воды, и вода накрывает танк. Феде сразу пришли на память школьные задачки по математике типа, "за сколько времени заполнится бассейн, если столько-то вливается, а столько-то выливается".
-Вот! - произнес Скрипченко. -Кто-то включил подачу воды. Ведь когда мы тут всем взводом надевали противогазы, воды же не было?
-Не было, Леонид Олегович! - подтвердил Федя.
-Отвечать надо "Никак нет, не было!". А сейчас вода есть. Танк затоплен и находится под водой. Что надо делать? - спросил Скрипченко и сам же ответил. -Надо спустить воду.
Он подошел к настенному электрощиту с разноцветными кнопками, и ткнул пальцем в одну из них. Раздался щелчок, и уровень воды в бассейне начал медленно убывать.
-Зачем вернулся, курсант? - спросил Скрипченко.
И только Федя собрался с духом признаться в обмане, как Скрипченко положил ему руку на плечо и произнёс:
-Ну? И к чему этот цирк? Я же тебя сразу узнал, Фердинанд Карлович Мах. Испугался, что я тебе колонию припомню, как ты нечестным путём избежал наказания? Или, что меня бросили раненного на пустыре? Так ведь, скорую всё-таки вызвали. И потом, я сам виноват. Так что, меня - не бойся.
Скрипченко посмотрел на часы.
-Хочу рассказать тебе одну историю, - начал он. -На войне дело было. В 1943 году. Наш командир... Отставить. Рассказываю как притчу. Отстранённо и обобщённо. Идёт где-то когда-то какая-то война. Командир взвода посылает солдат на верную гибель - пройти болото под вражеским огнем с того берега. Никакого стратегического и тактического смысла в этом переходе не было. И приказа от верховного командования тоже не поступало. Можно было ночью обойти болото. Но тому командиру захотелось покомандовать, власть над людьми почувствовать, в солдатики проиграться. А солдатики-то живые. Сам командир на берегу в кустах отсиживался, жив остался, а солдаты полегли. Все, кроме одного. Его смекалка от верной смерти спасла. Как увидел он болото, сапог с ноги стянул и подошву оторвал. А потом прижал сапог к лицу тем местом, где подошва была, и нырнул под жижу болотную там, где ещё дно твердое мог нащупать. Затаился, дышит через голенище сапога как через трубу. Пролежал он так в воде, пока вражеские пулемёты не затихли. А потом осторожно так начал выбираться. На Руси сапог без подошвы называли халявой. Вот и поручается, что спасся солдатик халявой. К чему я тебе эту историю рассказал? А к тому, что когда война закончилась, солдат этот через 22 года нашел-таки своего командира, что взвод за зря положил. Нашел и заставил умереть такой же смертью, какой умерли его боевые товарищи.
Скрипченко посмотрел на танк, башня которого уже выступила из воды.
-Вот ты бы, Фердинанд, хотел бы запросто так, по-глупому, ни за что смерть принять? -спросил Скрипченко.
-Никак нет, товарищ майор! По-глупому - ни за что не хочу умирать, - ответил Федя.
-И никто не хотел, да и не захочет,- произнес Скрипченко, глядя на танк. Вода уходила быстро, и танк уже был виден наполовину. - Вот он, момент истины. Я-то жену и дочку Оксанку в Свердловск отправил в родные места. Теперь и самому можно двигать домой. Дело сделано. Так что ты хотел мне сказать? Небось, хотел признаться, что ты не Мериков? Ладно. Считай, что сегодня ничего не произошло. Вообще ничего. Ни твоего проступка, ни моего,- добавил Скрипченко и посмотрел на танк. - Свободен, курсант.
-Есть! - ответил Федя, развернулся и, печатая шаг, направился к выходу.
Федя не понимал, почему на душе у него было легко.
-Признался? - спросил Юра. Он ждал Федю в сквере возле института.
-Так точно, признался. - ответил Федя и друзья на радостях отправились в кафе-мороженное.
Угощал Федя. Он ещё не знал, какая новость ожидает его дома.
-У нас неприятности, - прошептала мама, когда поздно вечером Федя вернулся домой. -Отца сняли с должности. Уволили из горкома профсоюзов. Он в своей комнате. Страшно переживает. Ты уж с ним поделикатнее поговори, успокой. С его-то больным сердцем и гипертонией! Я так за него боюсь! Может, на всякий случай, скорую вызвать?
И её опасения оказались не напрасны. Карл Фридрихович Мах скончался той же ночью от обширного инфаркта.
Юрины родители, Юра и Юля взяли на себя хлопоты по организации похорон. Поминок не устраивали. Федина мама слегла с сердечным приступом, и Федя неотлучно находился рядом c ней в больнице. Несмотря на усилия врачей, спасти маму не удалось.
Вскоре к Феде в двухкомнатную квартиру в большую комнату подселили молодую семью с годовалым ребёнком. Теперь коридор и кухня были плотно завешены сохнущими на верёвках пелёнками, постельным бельём, кофточками, блузками, мужскими и женскими трусами, майками, юбками, лифчиками, комбинациями, чулками и ночными рубашками.
Новые соседи Феди оказались общительными людьми. Муж Коля работал на заводе. Жена Люся сидела дома с маленьким ребёнком. В коридоре также появились коляска и велосипед мужа, на котором он ездил на работу круглый год. У них ещё не было своего холодильника, и Федя разрешил попользоваться своим, тем более что его холодильник пустовал. Федя питался у Мериковых и в институтской столовой.
Студенты из группы сочувствовали Феде и помогали ему как могли. А в помощи Федя нуждался. Стипендии на жизнь не хватало. Большая её часть уходила на квартплату. Но надо было ещё питаться, покупать что-то из одежды, оплачивать транспорт. Несколько раз Федя ходил с ребятами из его студенческой группы на вокзал разгружать вагоны. Родители Юры тоже старались помочь Феде. Он часто обедал и ужинал у них. В конце ноября, когда похолодало, они купили Юре и Феде по паре отечественных зимних ботинок. Раньше Федя такие бы и не надел, настолько они были топорно сделаны, но теперь его эстетические чувства притупились. Он даже продал свой джинсовый костюм. Но пластинки рок групп и проигрыватель Грюндик с большим деревянным динамиком Федя оставил на чёрный день.
Так что материально Федя как-то держался. Хуже обстояли дела с его душевным состоянием. Беспросветная тоска и печаль усиливались с каждым днем.
Новые Федины соседи, особенно Люся, проявляли живейшее человеческое участие, стараясь помочь ему в этот нелёгкий период жизни. Люся заводила с Федей откровенные разговоры, советуя ему выговориться, чтобы облегчить нервное напряжение. Федя верил её советам и доверительно рассказывал почти незнакомой женщине подробности своих жизненных передряг.