Хотя Федя уходил из дома рано, а возвращался поздно, но он всегда натыкался на своих участливых соседей. На лестничной площадке его встречал Коля, куривший вонючую махорку. А войдя в квартиру, Федя сразу наталкивался на Люсю, которая, казалось, все время проводила на кухне, в ванной и в коридоре. Соседи настойчиво звали поужинать вместе, а Федя всегда благодарил, но отказывался.
И вот однажды, вернувшись вечером домой, Федя обнаружил, что лестничная площадка пустует.
-Неужели бросил курить? - подумал Федя, входя в квартиру.
Он не встретил Колю ни на кухне, ни в ванной, ни в коридоре.
-Уехал Колька на неделю от завода в командировку, - сообщила Люся. -Как я без него справлюсь? Рук не хватит на все дела. Вот сейчас, например, надо в магазин сгонять, кое-что прикупить, а ребёнка с кем оставить? Может, посидишь, Федь, присмотришь за Сережкой?
Федя согласился.
Серёжка вел себя тихо, спокойно. Он видел Федю раньше и привык к нему. А Федя за это время даже успел выучить к завтрашним занятиям пересказ текста на английском языке и законспектировал часть работы Владимира Ильича Ленина "Материализм и эмпириокритицизм".
Люся вернулась через час с двумя сумками, доверху набитыми едой.
-Вот уложу Серёжку через полчасика спать, - сказала Люся. - А потом ... может посидишь со мной на кухне? Поболтаем?
И Люся извлекла из сумки бутылку вина.
Федя помнил те вечера, когда его родители сидели на кухне под красным абажуром и ужинали. Этот ритуальный прием пищи раздражал Федю. Они не ели, а священнодействовали. Во время войны семьи Фединых родителей депортировали в немецкие поселения на Урале. В ссылке они прошли через страшный голод, но выжили. В пятидесятые годы были реабилитированы и вернулись в Москву. Отношение к еде как к самому главному осталось на всю жизнь. Теперь родителей нет. Какое страшное слово "нет"! А ведь их и вправду больше нет. Не существует. Они исчезли, растворились, их тела сожжены. Федя видел в крематории, как гроб исчезал в огне и дверцы медленно закрывались под звуки органа. А как же бессмертная душа? Да где ж её искать?
Теперь за Федю уже некому было заступиться. А надо ли было вообще заступаться? Ведь это он совершал неправильные поступки и должен был сам отвечать за них. Но родители всегда брали на себя его вину. Может поэтому их так рано не стало?
-Ну, так как? Посидим? - повторила Люся и подмигнула.
Минут через 40, когда Федя заканчивал задание по аналитической геометрии, дверь его комнаты приоткрылась и вошла Люся. На ней был короткий шёлковый халат голубого цвета, шелковые чулки, черные лакированные туфли. Глаза были сильно подведены, губы обильно накрашены. Она походила на официантку из провинциального привокзального ресторана.
-Серёжа заснул, - сказала Люся. - А я накрыла стол на кухне. Идём?
Федя не узнал кухню. Она преобразилась и напоминала ту, которой была при живых родителях. Исчезли верёвки с бельём, всё было как-то прибрано и очень уютно. А главное, под потолком снова висел тот самый красный абажур.
-Узнаёшь? - спросила Люся. - Мы его тогда сняли. Он мешал сушить бельё. Я подумала, что тебе будет приятно, чтобы всё выглядело, как раньше.
-Спасибо. А ты знаешь, я даже не устраивал поминок по родителям, - признался Федя. -Не с кем было. Бабушка и дедушка давно умерли, а других родственников нет.
-Так давай помянем, - и Люся наполнила бокалы красным вином. - Я кулинарный техникум закончила. Работала официанткой в Подмосковье, в Балашихе. Там и Кольку повстречала, в нашем привокзальном ресторане. Он в Балашиху от своего завода в командировку приезжал. Их завод электрооборудование выпускает. Ну, помянем твоих родителей. Земля им пухом.
Они выпили.
-Куда люди уходят? И что от них остаётся? - произнесла задумчиво Люся. - Вот мы. Живём в их комнате и ничего не чувствуем, как будто никто до нас там не жил. Я ж хотела писательницей стать. Но мама сказала, что такая профессия не прокормит. Она посоветовала пойти в кулинарный техникум. Всё ближе к еде. Для поколения пережившего войну и голод главное, чтобы не было войны и голода. А нам, послевоенному поколению, этого уже мало было. Нам духовной пищи хотелось. На стадионы ходили поэтов слушать. Вознесенского там, Евтушенко.
И Люся начала рассказывать про своё творчество, подливая Феде вино в бокал и пододвигая тарелки с едой. Федя слушал, пил, ел, снова пил и даже не заметил, как Люся оказалась у него на коленях.
-У тебя есть девушка? - спросила она. -Нет? А была?
Федя что-то пробормотал. Губы не слушались, а язык распух и одеревенел. Он смотрел на Люсю и не мог сфокусировать взгляда на её лице. Оно растекалось и дрожало, как отражение в воде.
-Вот он. Мы его в коридоре уложили, чтобы в чужую комнату не входить, - говорила Люся участковому милиционеру. -У нас ребёнок маленькой, а он вечно пьяный, приходит поздно, шумит. Муж ему замечание, а он мужу в глаз со всего размаха. А размах-то у него во какой! Коля, покажи лицо. Видите, синячище! Вы уж оградите нас от этого молодого хулигана. Он в институте учится. Напишите туда, кому следует, чтоб его проработали по комсомольской линии. Он и имя себе самовольно изменил. По паспорту Фердинанд, а называет себя по-русски, Федя. Немец, а притворяется русским. Может шпион?
-Я слышал от соседей, что он и раньше привлекался за воровство. Нечестным путём как-то избежал колонии, - вступил в разговор Коля. - Все его подельники срок отбывают, а он на свободе и продолжает хулиганить. Мы, как пострадавшая сторона, требуем оградить нас от нарушителя норм советского общежития. Хорошо бы ему в армии послужить, ума набраться. Мне так армия очень даже помогла. Сделала из меня настоящего человека, строителя коммунистического завтра.
-А можно где-нибудь тут за стол присесть? - спросил участковый. -Бумаги заполнить.
-Конечно. Проходите на кухню, -предложила Люся.
Вся кухня была завешана пелёнками и бельём, сохнувшим на верёвках. Сквозь это белье и пелёнки просвечивала тусклая лампа, свисающая с потолка на изогнутом проводе.
-Уж извините за пелёнки. Маленький ребёночек, - устало улыбнулась Люся.
-Да. Вам побольше жилплощади не помешало бы, -заметил участковый, усаживаясь за кухонный стол.
На этот раз уже никто и ничто не могло помешать отчислению Феди из института "за очередной пьяный дебош".
Федя не мог вспомнить, что с ним произошло в тот вечер. Соседи теперь вели себя совершенно иначе. Они не здоровались, не разговаривали с ним, избегали его. И Федя поверил, что он действительно совершил что-то ужасное. Ему было неловко и стыдно перед людьми. Он будто бы в пьяном виде домогался Люси, а потом жестоко избил Колю. Федя видел следы побоев на Колином лице, но ничего не помнил
-Не надо было пить, - сокрушался Федя. - Как выпью, обязательно что-нибудь да натворю!
И действительно, Феде припомнили и ограбление магазина, и драку на танцах, и инцидент в институтском гардеробе. Ему сказали, что хорошо ещё обошлось отчислением из института. Могли ведь и уголовное дело завести.
Не дожидаясь весеннего призыва, Федю забрали в армию.
Мериковы взяли на себя квартплату за Федину комнату на время, пока он служит. Федя обещал Мериковым отдать деньги, как только демобилизуется и начнёт работать.
Федю отправили служить на дальневосточную границу, на атомной подводной лодке сроком на три года.
Когда Федя пришел в военкомат, то у входа он увидел Скрипченко.
-Здравствуйте, Леонид Олегович,- поздоровался Федя.