- Николи я в столицах не был и удивлен роскошеством батюшкина дома!
"Нет, не лукавит он, - решил Никита. - Простоват, вот и все!"
Совсем повеселев, он сказал брату:
- Раз нравится тут, ну и живи! Все братья здесь хозяева. Прости, мне надо отдохнуть. Устал весьма. У великого князя был!
- У великого князя! - в изумлении повторил Григорий. - Ишь куда забрался!..
Все дни Григорий проводил в осмотре Петербурга или сидел с дворовыми в вестибюле и слушал их побаски. Вел он себя просто, доступно, и это дворецкому не нравилось. Однажды он заметил молодому хозяину:
- Вы, батюшка, помене тары-бары-растабары с дворней разводите, уважение потеряете!
Григорий сердито засопел и вдруг властно сказал:
- Я не попугай и не петух в павлиньих перьях! А живу, как мне хочется, и тебя, старик, не спрошу!
Он несколько раз ходил к брату Прокофию, уговаривал его примириться с Никитой, но тот хмуро гнал его прочь.
Прокофий Демидов, узнав, что государыня передала дело о наследстве сенату, каждый день стал досаждать сенатским чиновникам. Они отмахивались от досужего просителя - не до того было! Суета в сенатской канцелярии поднималась очень рано. В девять часов утра Прокофий являлся в приемную, избирал удобное место и плотно усаживался, наблюдая своеобразную жизнь сената. Мимо него как тени шмыгали чиновники в потертых мундирах с папками под мышкой.
- Погоди ж, крапивное семя, добьюсь своего! - ворчал он и терпеливо высиживал в приемной весь день.
В один из дней Прокофия особенно одолевала скука. В длинных коридорах было пустынно, полутемно, пронизывала прохлада. Демидов, взглянув на служителя, встал с кресла и осторожненько заглянул в одну из дверей. В обширной палате с каменным сводом за длинными столами сидели писчики и, не переводя дыхания, строчили, издавая гусиными перьями сухой однообразный треск.
- Господи боже, до чего же скучно! - вздохнул Прокофий, тихонько прикрыл дверь и вернулся на прежнее место.
- Ты, батюшка, я вижу, который день высиживаешь тут, как наседка. - В белесых глазах отставного солдата мелькнуло сочувствие.
- Да, все поджидаю, когда решится мое дело! - простодушно сознался Демидов.
- Эх, сударь, да в уме ли ты! - воскликнул служитель. - Да когда ты этого дождешься? Не так легко тут добыть истину!
- А я их измором возьму, служивый! - решительно сказал Прокофий.
Служитель хлопнул по фалдам старенького мундирчика:
- Эх, батюшка, не по силе и терпению задумали дело! Да разве тут высидишь решение? У нас, сударь, дела лежат полета годов, а то и поболе! Оно и лучше, вылеживаются. Сказано: поспешишь - людей насмешишь! А тут, глядишь, полежит-полежит, тем временем спорщики помирятся, а то и помрут.
Демидов помрачнел. Он уже слышал про сенатские порядки, про неимоверную волокиту и лихоимство, царившие среди сенаторов. В Санкт-Петербурге много рассказывали о лисичкинском деле. В ту пору в сенате открыли целое отделение, состоявшее из обер-секретарей, секретарей, столоначальников и писцов; все они три года занимались составлением записки из лисичкинского дела, в котором имелось триста шестьдесят пять тысяч листов. Краткая записка, учиненная борзописцами, заключала в себе только десять тысяч листов.
Сутяжничество началось по доносу фискала Лисичкина о злоупотреблениях, имевших место в питейных откупах. Для разбора дела судьи вместе с обозом, груженным столь громоздким произведением канцеляристов, отправились на место происшествия.
После долгого пути обоз остановился в корчме, и ночью - случайно ли, а может, и по злому умыслу - вспыхнул пожар, и все дело, столь мудро и казуистично построенное, сгорело. Тем все и окончилось...
Вспомнив это, Прокофий Акинфиевич забеспокоился, но с горделивым видом сказал:
- Дело мое должно решиться по указу самой государыни!
Служитель построжал.
- Ее императорское величество матушка-царица наша о всех подданных заботится! - торжественным тоном изрек он. - Но то надо, милый, учесть: она, матушка, одна, а нас, холопов, много!
- Это верно! - согласился Прокофий. - Но как же тогда быть?
- А быть так; ждать свой черед! В сенате делов много, и каждый указ свое исполнение имеет. Подождешь, сударь, с годик-два, тогда, может быть, и подоспеет твоя пора!
Служитель отвернулся к окну, за которым над адмиралтейским садом кружилось воронье. Прокофий тихонько подошел к старику, тронул его за плечо:
- Скажи-ка, служивый, где та тропочка, по которой можно скорее прийти к развязке нашего узелка?
Служитель помедлил ответом, вынул табакерку, заправил в нос понюшку табаку, чихнул.
- С этого, сударь, и начинать надо было! - после раздумья сказал старик. - Перво-наперво эта тропочка начинается от сего места, а дальше она побежит к начальнику канцелярии...
Он замолчал и скромно опустил глаза.
- Ох, грехи наши тяжкие! - вздохнул старик. - Беда мне, сударь, с вами. Но что делать, такой добрый у меня характер...
- В долгу не останусь, ей-ей! - тихо посулил Демидов. - Научи только!
- А ты приходи завтра да захвати лепту на воспитание сирот. Их превосходительство - попечитель сиротского дома. Ах, господи, сколько хлопот у него! Ну, иди, иди с богом! Завтра приходи, там видно будет!
Прокофий потихоньку выбрался из приемной и заторопился домой...
На другой день Демидов явился в сенат и вручил седенькому служителю серебряный отцовский рубль.
- Допусти без доклада! - указал он на дверь кабинета.
Старичок попробовал рубль на зубок.
- Добр целковый! - восхищенно покрутил он головой. - Иди, что ж поделаешь...
Прокофий тихонько приоткрыл дверь и юркнул в кабинет. Учтиво склонился перед начальником. Высокий, с лицом, обрамленным седыми баками, тот сердито набросился на Демидова:
- Кто вы такой, сударь? Как сюда попали?
- Виноват, ваше превосходительство! - почтительно изогнулся Демидов. Казните, но выслушайте! - Он быстро подошел к столу и выложил тугой мешочек. - Наслышан я, что вы изволите состоять попечителем сиротского дома. Как не порадеть о бедных малютках!
- Позвольте, кто вы? - удивленно посмотрел на посетителя чиновник.
- Ваше превосходительство, умилен, весьма умилен вашей опекой над несчастными. Во святом писании сказано... Ах, ваше превосходительство, льщу себя надеждой быть полезным государству российскому!