- Слушай, холопы, отныне я тут владыка! - провозгласил Демидов. Странной, вихляющей походкой он обошел дом, везде замечая непорядок. Но дворня терпеливо переносила все причуды нового хозяина.
Весь вечер Демидов привередничал; холопы сбились с ног, ублажая своего владыку.
Прознав о приезде и удаче Прокофия Демидова, наутро к нему спозаранку приплелась старушонка-процентщица. Заводчик сидел за столом, насыщаясь и благодушествуя. Старушка робко переступила порог.
- Батюшка ты мой, кормилец, премного обрадовалась весточке! Уж как рада, как рада!..
- Чему же ты рада, матушка? Небось дрожала за денежки? - с ехидцей прищурил глаза Демидов.
- Что ты, батюшка, вашему корню крепко верю. Я еще с дедом твоим была знакома. Разве позарятся Демидовы на мои гроши? - угодливо прошамкала старуха.
Завидя на столе поблескивающую в графинчике наливку, процентщица засияла.
- Может, пригубишь? - лукаво предложил Прокофий Акинфиевич.
Старушка подняла сморщенное лицо, вздохнула:
- Грешна, батюшка, ох, грешна, пригублю...
Демидов налил чарку полыновки, поднес бабке. Она, не моргнув, выпила и облизалась.
- Ох, и до чего хорошо! Спаси тя осподь, сынок! Ох, благодарствую, голубь...
Не давая передохнуть, хозяин налил вторую чару. Бабка и эту опорожнила залпом и повеселела.
- Ну вот, теперь и о деле можно говорить! - улыбнулся Демидов.
- И верно. Теперь оно куда как веселее. Милый ты мой, знаю, не обидишь старую. - Ростовщица по-собачьи заглядывала в глаза хозяину.
- Уж как условились! Получай должок с процентами.
- Слава тебе господи! - перекрестилась старуха. - Я так и знала. Пошли тебе всевышний счастья и доли.
В глазах Прокофия заиграли озорные огоньки:
- Только вот какая неудача вышла, матушка. Дело-то я выиграл и деньги-то все сполна получил. Но вот грех - деньги-то все медные. Все-все, до копеечки! Вот хочешь, бери, хочешь, оставь на другой раз.
Гостья тревожно насторожилась:
- То есть как на другой раз? Нет, ты, милок, ноне мне выдай! Все едино - медные так медные!..
Она беспокойно заерзала в кресле. Тревожные мысли овладели ее скупым сердцем. "Сбежит, поди, молодец! Эк, сколько привалило, да в нехозяйские руки. Профукает по столицам!"
Потирая руки, веселый Прокофий встал и позвал старуху за собой:
- Коли так, идем в кладовушку. Отсчитывай и бери с собой! Да торопись, а то раздумаю...
Бабка засуетилась, поспешила за Демидовым. Он привел ее в кладовушку. Прямо на полу тускло поблескивали горы мелкой монеты.
- Считай сама! Мне недосуг. Считай по-честному...
У ростовщицы разбежались глаза. Перед ней были добротные тяжелые семишники старинной чеканки. Прокофий, улыбаясь, прикрикнул: "На две тысячи червонцев, поди, пять ломовиков надо..."
Старуха хлопотливо принялась за счет должка. Она старательно выгребала семишники, и, отсчитывая их, складывала в аккуратные столбики. Делала она это с охотой, любуясь добротной чеканкой. Прошел час-другой, перед бабкой выросла горка монет. Но пока она всего-навсего насчитала сотни две рублей, а дело шло к полудню. Прокофий, ухмыляясь, расхаживал по чулану. И когда старушонка изрядно вспотела, он ненароком споткнулся и задел ногой выстроенные столбики монет. Семишники со звоном рассыпались...
- Ах ты, господи! - заохала старуха и дрожащими руками принялась снова отсчитывать...
В окошко чулана глядело веселое солнце, сильно пригревало; утомительный счет морил старуху. Хотелось есть. В глазах рябили семишники, семишники без конца... Руки дрожали. А тут в мысли лезли разные домашние дела, счет путался... Все мешалось...
- Ах, господи, какое несчастье! - вздыхала бабка; на глазах ее засверкали слезы. Она со страхом оглянулась на Демидова.
- Считай, считай, старая! - торопил он. - Мне некогда, коли не сочтешь до вечера - пиши пропало!..
- Кормилец ты мой, чую, со счету собьюсь...
Маленькая, согбенная, она жадными руками пересыпала с места на место медные семишники. Старухой овладело отчаяние. Натешившись вволю ее беспомощностью, Прокофий Акинфиевич сжалился над своей жертвой:
- А что, не дать ли тебе, матушка, золотом, а то, чай, медь-то неудобно нести?
- И то, родимый, золотом-то сподручнее! - согласилась обрадованная старуха.
Демидов подошел к ларцу и вынул тугой мешочек.
- Так и быть, бери последнее!
Он развязал мешочек и высыпал на стол золотой поток. Глаза старухи заискрились. Она вновь ожила. Протянув сухие скрюченные пальцы, процентщица заторопила его:
- Давай! Давай!..
Старуха не могла оторвать глаз от золота. Оно звенело, сверкало, притягивало к себе таинственной необоримой силой. Как жаркие, горячие угольки, сияющие золотые монетки жгли морщинистые руки. Она пересыпала их из ладошки в ладошку, наслаждалась блеском и звоном.
"Эк, и жадина же, в могилу скоро, прости господи, а все не угомонится!" - сморщился заводчик.
Блеснув на золотом листопаде, луч солнца погас. Было далеко за полдень.
- Ну пора, старуха. Покончили, рассчитались. Уходи! - натешившись, заторопил ее Демидов.
Она еще раз бережно пересчитала золото, крепко увязала его в платочек, но не уходила, чего-то выжидала...
- Ты чего же? - удивленно посмотрел на нее Прокофий. - Аль забыла что, иль недовольна?
- Что ты, батюшка, уж как и довольна, как и довольна. Спасибо, кормилец!
- Тогда что же?
Цепким взором старуха окинула горки медных семишников и вдруг робко попросила:
- Дозволь, батюшка, их заодно... Все равно тебе-то ими некогда заниматься. Отдай, касатик!
- Да ты что ж, сдурела, старая? Ведь это денежки, а денежки счет любят!
Бабка кинулась хозяину в ноги.
- Милый ты мой, осчастливь старую! - Она залилась горькими слезами, словно потеряла дорогое...
Прокофий неожиданно для себя снова зажегся озорством.
- Слушай, матушка, так и быть, пусть по-твоему! - сказал он вдруг. Только уговор такой: унесешь сама до вечера все семишники - твои, не унесешь - пиши пропало. Все заберу, и золото! Идет, что ли?
На своем веку ростовщица немало повидала денег: и золотых, и серебряных, и медных. Понимала она, какой непосильный груз предстоит ей перетащить на своих костлявых плечах, но жадность старухи оказалась сильнее благоразумия. Она торопливо извлекла из угла пыльный мешок и стала сгребать семишники. Демидов с любопытством наблюдал за старой. "Откуда только взялось такое проворство?" - думал он.