Когда начались боевые действия на Дунае, 42 станичника пошли освобождать братские балканские народы от турецкого ига. Дий, веривший в справедливость и честность казачьей жизни, вдруг заметил, что сынки псаломщиков, купцов, владельцев мельниц и крупорушек исчезли из станицы, а у некоторых появились справки от полкового фельдшера о наличии немощи.
В станице прижилось несколько семей греков. По традиции предков занимались виноградарством. Родственники из Анапы посоветовали выращивать табак, утверждая, что это прибыльное дело. Производство наладилось. Табак кипами отправляли в Ростов, на табачную фабрику. Богатство накапливалось. Детей отправляли учиться в Екатеринодар. Черноволосые, курчавые, со жгучими глазами гречанки сводили с ума молодых казаков.
Сергей Коломиец рос отчаянным. К семнадцати годам перерос своих сверстников. На рубке лозы не было ему равных, но при преодолении рва зачастую перелетал через голову коня. Спасали длинные ноги: успевал вскакивать. Девчата заглядывались на Сергея, но он не обращал на них внимания. Через дорогу в доме грека Христофора Константиади подрастала дочь. Сверстники-казачата прозвали ее козой. Лазила по деревьям, как кошка. Ловко отплясывала греческие и горские танцы. Сергей заслушивался ее звонким нежным голосом. Анна напевала и дома, и в поле. Христофор видел, как краснел Сергей при виде Анны, и предупреждал Дия: «Пусть сынок не заглядывается, не для вас ее рощу. Просватана еще с рождения, такой у нас обычай».
БРАТУШКИ
Из станицы в станицу ходили слухи, что турки издеваются над братскими славянскими народами – болгарами и сербами. В поселке Ильском появился болгарин, бежавший из плена от черкесов, которым его продали турки. Он ко всем обращался со словом «братушки», и казаки прозвали его Братушкой. Болгарин рассказывал о зверствах турок на его родной земле под Пловдивом. Турки вырезали целые селения, оставляя здоровых и крепких для работ в каменоломнях, молодых девушек забирали в гаремы, а подростков – в янычары. Стариков, старух и пожилых убивали. Говорили: «Нечего на них корм тратить». Реки крови текли по селению. Плач и крик он до сих пор слышит и не может забыть этих страшных картин. Речь его была близка и понятна, более точно определяла названия предметов и явлений, чем язык мовы. Братушка просил: «Дайте мне оружие и други понадежнее – и пойдем со мной мстить басурманам за пролитую славянскую кровь!» Набралось около десятка добровольцев, но атаман не разрешил провести эту затею в дело. Сказал: «Погибнете зазря. Чтобы изводить турок, нужна мощная сила, нужна армия и поддержка государя. Без этого получится пустая затея, обреченная на гибель». Братушка доказывал, что многие сербы и болгары ушли в горы и продолжают борьбу. Как только на Кубань прибыл А.И. Хвостов и стал набирать добровольцев. Братушка и с ним трое северских казаков отправились в Болгарию. Сергей переживал, что его не взяли по малолетству, но с весны 1876 года началась подготовка к войне, шло формирование кубанских батальонов.
ПЛАСТУНЫ
Сергей Коломиец попал в 7-й Кубанский пластунский батальон. Атаман Кубанского казачьего войска генерал-лейтенант Н.Н. Кармалин поблагодарил казаков за их стремление помочь братским славянским народам. Две сотни батальона были подчинены есаулу Баштаннику и 7 декабря 1876 года со станции Кущевская были отправлены в действующую армию под Кишинев. Пластуны дали клятву бороться не жалея живота своего и не быть позором для войска. С пластунами Александра Баштанника в разведку через Дунай ходил генерал Скобелев, пластуны души в нем не чаяли.
Сергей мужал на бойкой, своенравной горной реке. Тихий и спокойный Дунай не пугал его, когда он на связке камыша переправлялся ночью через реку. После взятия Систовских высот пластунские сотни вошли в передовой отряд генерала Гурко. При взятии высот турецкая пуля влетела Сергею наискосок в рот и вышла через левую щеку. Кровь долго хлестала. Сергей терял сознание. Три дня провалялся в лазарете. Когда вернулся в сотню, над ним гоготали: «Смотрите, Сергей Коломиец пули глотает! Нам сейчас в бой идти не страшно, все пули проглотит, как щука пескарей!» Сергей сначала стыдился, но потом смеялся со всеми, отшучивался: «Я не только пули могу глотать, но и ядра на лету сдувать!»