Три дня провалялся Гаврила на повозке с сеном. Ребра болели, нога ныла. Постепенно оклемался, подошел к Зевсу. Конь застоялся, ему хотелось резвиться, но никто не садился, боялись. Гаврила выменял несколько кусочков сахару за перочинный ножик. Подошел к Зевсу, тот виновато посмотрел на него. Гаврила протянул на ладони кусочек сахару, Зевс осторожно взял губами.
Целыми днями Гаврила крутился возле Зевса, разговаривал с ним, чистил, ласково похлопывал, расчесывал гриву. Каждое утро приносил по кусочку сахару.
Через неделю Зевс положил голову на плечо Гавриле. Казак тихонько заседлал, осторожно забрался в седло. Зевс весело заржал. Гаврила слез, отвязал повод от коновязи и уже смело вскочил в седло. Наклонился к уху коня и проговорил: «Ну, Зевс, пойдем погуляем». Натянул повод. Зевс медленно прошелся, размялся, потом перешел на рысь. Остановился, повернул голову к седоку, как бы говоря: «Ну, как мы с тобой, хороши?» Гаврила дал команду: «Вперед, аллюр!» Конь птицей помчался по степи… Вдоволь нагулявшись, подскакал к коновязи. Наблюдавшие казаки похвалили Гаврилу: «Молодец, нашел путь к сердцу коня. Подружились – похвально, это на всю жизнь!»
В каких только переделках не был Гаврила, но Зевс всегда его выручал. Когда однажды взрывной волной казака вышибло из седла, Зевс ухватил за пояс и вытащил с поля боя. Обогревал его ночами, когда Гаврила спал под его боком. Во встречной атаке не раз сбивал грудью лошадей противника вместе с седоком, затем затаптывал. Хватал зубами налетевшего врага. Реакция у него была мгновенная. В рубке проскакивал лаву противника насквозь. Гаврила махал клинком направо и налево, не успевая разглядеть противника.
В бою под Каховкой снаряд разорвался у самых ног Зевса. Гаврилу выбросило из седла. Санитары нашли полуживым. Позвоночник был поврежден. Гаврила мог двигаться только на четвереньках. Упросил санитаров попрощаться с конем. У Зевса было вырвано подбрюшие и разворочена грудь, но в нем еще теплилась жизнь. Гаврила прижался к голове Зевса. Тот открыл глаза, и крупные слезы покатились к ноздрям. Гаврила заплакал, причитая: «Родной мой, спаситель мой, прости меня, что не уберег тебя, Зевсушка мой». Санитары сказали: «Мучается животное, давай пристрелим». Гаврила простонал: «Не сметь!» Зевс закрыл глаза, и предсмертная дрожь пробежала по коже от головы к хвосту. Гаврила, всхлипывая, прошептал: «Все, ребята, потерял я верного друга, можете тащить меня в повозку». Три месяца провалялся Гаврила в госпитале в Воронеже. И днем и ночью он ощущал рядом с собой Зевса, его бархатистую теплую кожу, слышал нежное ржание как при встрече. Умирая, говорил сыновьям: «Интересную жизнь я прожил, память оставил в детях своих, одного жаль – нет со мной моего любимца Зевса».
На Рождество 1921 года Гаврила Сергеевич Коломиец, возмужавший, окрепший, вернулся в свой хутор Михайловский Северского района.
СТАНОВЛЕНИЕ
Закончилась Гражданская, стала налаживаться мирная жизнь. Люди устали от войны. Отряд народной милиции, которым руководил Гаврила, вылавливал в камышах так называемых зеленых. Банды разного сброда, пришедшие с остатками белогвардейских войск, летом промышляли около станиц, скрываясь в камышах, а как только замерзали лиманы – уходили в горы.
Первые колхозы на Кубани стали создаваться в 1929 году. Сначала пробовали по типу коммун, думали, что они более подходят к куренной жизни, но казаки не захотели общего стола. Самое тяжкое для казака при вступлении в колхоз – это расстаться с конем, со своим кормильцем и радостью. Но когда в 1938 году в поле появились два трактора-колесника и за две недели вспахали весь пар, который пахали всей станицей, казаки вздохнули: «Слава Богу, не надо идти за плугом под раскаленным солнцем, поддерживать его на легких грунтах и давить на лемех на тяжелых». Лошадей теперь использовали только на подсобных работах. Летом по полю стрекотали жнейки. Казачата ловко управлялись с лошадьми, оставляя ровные рядки пшеницы. Осенью обзавелись паровой молотилкой, цепы, серпы забросили на повита. Перед войной купили сноповязалки. Колхозники зажили справно. Стали строить хаты по городскому типу – рубленными в паз, с тесовой крышей, полы застилали дубовыми плахами.