Однажды ночью, когда уставшие казаки, измотанные многодневными боями, крепко уснули на одном из островов Иртыша, их разбудила гроза. Ветер рвал пологи палаток, дождь лил как из ведра. Матвей Мещеряк велел Терентию проверить дозоры. При вспышке молнии Терентий увидел под деревом с ножом в груди земляка с Дона – казака Мелентия, и в тот же миг сильный удар рогатины в грудь свалил Терентия на землю. Сил хватило вытащить берестяной свисток, он загудел, но звук был хилый и слабый. Видел, как метались тени между деревьями. Казаки рубились с татарами. Слышался мощный голос Ермака:
– К челнам!
Рогатина торчала в груди. Стальной ее наконечник пробил ладанку и впился в грудину. Терентий, собрав силы, вырвал рогатину, голова закружилась, в глазах потемнело. Превозмогая боль, пополз к берегу. Слышал всплески весел отплывающих лодок, звуки борьбы на берегу. Наткнулся на плотик, оставленный татарами. Нашел суковатую палку, подтянул плотик, взобрался, оттолкнулся. После ливня река вспухла, бурлила, плот закрутило и понесло вниз по течению. Терентий провалился в беспамятство.
…Солнечные лучи сквозь ветви деревьев били по глазам. Терентий пришел в себя. Плотик застрял у берега в ветвях старой ивы. Терентий разделся, отжал одежду, развесил на ветках. Хранившиеся за пазухой в кожаном мешочке огниво и кресало оказались сухими. Разжег костер. Сидя на суку, тыкал саблей в воду и вылавливал жирных сазанов. Выпотрошил, завернул в листья лопуха и сунул в золу. Утолив голод, стал взбираться на кручу, чтобы определить, где находится. Вдалеке, за изгибом реки, на острове увидел дымки. Решил плыть к ним. Метров за триста рассмотрел на берегу казачьи струги. Сердце радостно стучало, билась одна мысль: спасен, спасен, спасен! Достал ладанку и начал ее целовать: она дважды спасла его от смерти, видимо, Танюшка каждую минутку думает и молится о нем. Подплыл к берегу. Подбежали казаки: часовой заметил его давно и сообщил товарищам. Навстречу вышел Матвей Мещеряк, широкоплечий, крутолобый, со скатавшимися светлыми кудрями, с усталыми печальными глазами. Обнял Терентия и пробасил:
– Жив, земляк, а мы думали, что ты на тот свет поторопился, Торопица. Беда у нас, Тереша, Ермака Тимофеевича не уберегли мы. С рассветом ходили на остров, но не нашли его ни среди раненых, ни среди убитых. Раненые вон в палатке лежат, двое из твоего десятка – как услыхали твой рожок, так и бросились на выручку. С Ермаком недосчитались двенадцати человек: семеро убитых, а где пятеро – неизвестно. Или, раненых, водой снесло, или в бою на воде утонули. Кого нашли – привезли сюда, тут похоронили, не стали на том проклятом острове оставлять
Загноившуюся рану у Терентия на груди осмотрел сотенный лекарь Захар, ножом выскреб попавшую в нее грязь. Страшная боль пронзила все тело, Терентий застонал.
– Дотерпи, сейчас больнее будет. – Захар раскаленным коточиком прижег края раны, наложил повязку с дегтем и шепнул: – Маленько поболит и пройдет, до свадьбы заживет.
После полудня собрали круг. С двумя тяжело раненными и десятком легко, в основном от сабельных ударов, насчитали восемьдесят семь человек. Сход был недолгим. Выступающие говорили: «куда мы без головы, да и мало нас осталось, к тому же раненые и больные, запасы пороха и свинца на исходе, хлеба неделю не видели, едим конину». Сотник Иван Глухов предложил было идти в Барабинскую степь: «там хлеба вдоволь, может, и бухарцев встретим». На это Матвей Мещеряк возразил: «Идти в степь без провианта, запаса пороха и свинца, с ранеными и больными – значит сложить головы впустую или попасть в рабство». Решили идти домой через строгановские владения: там у многих родные, там знают казаков, а еще все помнили про обещанное вознаграждение. Отремонтировали лодки, поставили паруса – дул теплый ветер-южак, – и отправились вниз по Иртышу до Оби, а там через перевалы на Печору и в верховья Камы. Шли ходко. К концу сентября были в Чердыни. Обратная дорога была нелегкой. Осенью 1584 года вернулся семьдесят один человек: многие раненые и больные в дороге скончались.
Максим Строганов знал о гибели Ермака и части его отряда и о возвращении казаков. Дела у Строганова шли хуже некуда: солеварни закрывались, казна трещала, прежнего величия, славы и власти не было. Но Строгановы были людьми слова. Максим сполна рассчитался с казаками и за погибших надбавил по два золотых. После столования казаки собрались на круг. Матвей Мещеряк сказал: