— Она тянет резину, потому что чувствует себя виноватой. Вот.
— Чего-чего? — сказал Михаил мягко, но зловеще.
— А я не боюсь, не стукнешь… Она думает, что виновата, потому что тогда, первый раз, вышла не за тебя. И теперь мается…
Михаил сказал просто, без досады, только устало:
— Чепуха, никто там не виноват. Или оба одинаково… И вообще не в том дело. У меня другие заботы, здесь.
— Ты правда уволился?
— Увольняюсь.
— Допекли?
— Нет. Просто на старости лет пришел к простому выводу.
— К какому это еще?
— Сколько можно перевоспитывать пацанов? Может, все-таки лучше с самого начала заниматься нормальным воспитанием? Так, чтобы потом переделывать их не надо было.
— В школу пойдешь?
— Может быть… Хотя, по правде говоря, страшно. Дамский коллектив, и в нем все вроде ваших классных роз…
— Если не в школу, то куда?
— В газету зовут. Если на журфак перейду в университете… Буду потрясать основы педагогики публицистической кувалдой.
— Тебе не привыкать.
— Ага… Директриса Зеленолужского детского дома грозилась на меня в суд подать. За клевету.
— Ну… и что?
— Не успела. Против самой начали следствие. За воровство и рукоприкладство. В местном районо истерика…
— Кстати, о педагогике, — сказал Егор. — Витек-то как?
— Да ничего… существует. Мать в письме попросила, чтобы еще у нас пожил. Ну и живет.
— Нормально?
— Да ничего, — опять сказал Михаил. — Только ворует помаленьку…
— Как? — опешил Егор.
— А ты чего хотел? Он этим с грудного возраста грешил. Думаешь, легко отвыкнуть?.. Ну, да учительница у него понимающая, не чета некоторым. Мало-помалу перевоспитываем с двух сторон…
Егор подавленно молчал.
— Не расстраивайся, — усмехнулся Михаил. — Вообще-то он хороший парнишка. По дому помогает, со мной нянчится, если захандрю. С сестрицей моей Галиной Юрьевной весьма подружился… Кстати, упомянутая Галина Юрьевна с интригующим видом задает тебе вопрос: держишь ли слово?.. Что у вас за тайна?
— А?.. — растерялся Егор. Потом сообразил: — Ой, про это… Да я и забыл. Скажи — держу.
Он и в самом деле не курил с того новогоднего вечера. В Среднекамске держался, а потом и вообще не вспоминал о сигаретах. Беда с Венькой словно отшибла все желания.
— Ч-черт, — с досадой сказал Егор. — Лучше бы она не напоминала. Опять захочется.
— О чем речь-то?
Егор не стал напускать туману, честно сказал, о чем речь.
— И не прикидывайся, будто ничего не знал. Ты всегда все про меня знаешь. Как в досье… — вредным голосом добавил он.
— Ты меня переоцениваешь, все я знать не могу… Так, кое-что. Потому что я за тебя беспокоюсь, балда ты…
— Сам… Значит, и про отца уже знаешь? — морщась, спросил Егор.
— Про… Виктора Романовича? Нет… Что с ним?
Егор сумрачно рассказал. Михаил, кажется, смутился.
— Откуда же я мог это знать… Хотя, честно говоря, ожидать следовало. Ты сам-то разве этого не понимал?
— Может, и понимал… А что я мог сделать?
— Не знаю… Главное, что ты будешь делать теперь.
— Не понял. Ты о чем?
— Я к тому, что труднее жить будет.
— А может, легче? — зло сказал Егор. И кажется, попал в точку. Впервые переиграл в споре Михаила.
Тот отозвался растерянно:
— Да… в чем-то ты прав.
Егор-насупленно признался:
— Вчера отец сказал: «Можешь теперь менять фамилию».
— А ты?
Егор сказал и о своем ответе. И о своих сомнениях. И спросил напрямик, что об этом думает Гай.
Но тот ответил, что советы давать легко, а решать такие вопросы человек должен сам. И главное — не рубить с плеча.
— Мудр ты, как сто Сократов, — проворчал Егор. — А толку от твоей мудрости…
— От чужой мудрости всегда толку мало… если своей дефицит.
— Гран мерси за комплимент.
— Не обижайся… Егор, я вот про что. Тебе бы хватит терзаться всякими сомнениями, пора бы дело найти. Ну, посуди сам: чем ты сейчас занят? Нельзя же так… растительно существовать. Смысл-то надо какой-то приобретать в жизни. Ищи давай… самого себя.
— Ай-яй-яй. Сборник проповедей о смысле жизни. Том двадцать второй, глава семьдесят третья…
— Я знаю, что казенно выражаюсь… Но черт возьми, ты же понимаешь, о чем я!
— А я нашел… смысл, интерес и стержень, — вдруг брякнул Егор. Вдохновенно.
— М-м?
— Ага!
— Подробнее можешь?
— Могу… Завтра я иду на занятия литературной студии, руководимой писателем Наклоновым. Во мне прорезался талант.