Зазвякало в прихожей. Егор не шевельнулся. Все равно это не к нему. Некому приходить к Егору Петрову… Но мать сказала в дверь:
— Горик! К тебе мальчик…
Кого угодно ожидал увидеть Егор, но такого гостя… Это был Денис Наклонов. Без шапки, в расстегнутой курточке, он неловко стоял у порога. Глянул из-под волос.
— Здравствуй… Отец спрашивает, не можешь ли ты приехать к нам. Поговорить хочет о чем-то…
Егор задавил в себе растерянность и смущение. Ответ прозвучал грубовато:
— Когда ехать-то? Сейчас?
— Если можешь… У нас внизу машина.
У подъезда стоял старенький «Москвич». Наклонов сидел за рулем, дверца была приоткрыта. Олег Валентинович сказал:
— Егор, садись рядом. А Денис сзади устроится.
Будто ничего не случилось…
Егор молча сел. Поморщился: пахло бензином. Не то что в отцовских «Жигулях». Впрочем, наплевать…
— Поедем? — спросил Наклонов.
— Как хотите…
Наклонов осторожно вывел машину из-под арки на улицу. И вдруг негромко проговорил:
— Ты меня извини, Егор, я вел себя глупо. Это от растерянности… Такая неожиданность. Я погорячился.
— Ну, уж если кто горячился, так это я, — возразил Егор. С прохладцей, но искренне. И в то же время думал: «Что ему надо? Зачем приехал? Так срочно!» Однако мысли эти с их тревогой и нервностью были сами по себе. Вне настроения Егора. А он чувствовал себя удивительно спокойно, сонливо даже.
— Заедем ко мне домой, поговорим? Согласен?
— Уже едем, — сказал Егор.
Дверь им открыла красивая, похожая на актрису Любовь Орлову женщина в домашнем брючном костюме.
— Иннушка, это Егор, сын моего давнего… приятеля. С детских лет, с Новотуринска… Сделаешь нам чаек с чем-нибудь таким, своим? А мы пока побеседуем. Денис, дай Егору свои тапочки…
«Везде одно и то же», — усмехнулся про себя Егор.
Неловкости он не чувствовал. Но и большого любопытства — тоже. Это было странно. Ведь, можно сказать, очутился он в «логове противника». И наверно, при некоторой хитрости мог Егор что-то выведать. Откуда эта вялость? Он заставил себя внутренне встряхнуться. Но помогло не очень.
Кабинет Наклонова состоял из книжных стеллажей, громадного, будто для пинг-понга, письменного стола и нескольких кресел, похожих на присевших бегемотов. Стол, как, видимо, и положено у писателей, был завален папками, листами с машинописным текстом. Бронзовая фигурная лампа с желтым абажуром возвышалась как маяк над этим бумажным морем. А плоская пишущая машинка была, будто островок…
— Егор, садись… Это ничего, что я на «ты»? Мы не официально, не в студии. Угу?
— Угу… — сказал Егор и отдался объятиям кресла-гиппопотама.
Молчаливый Денис устроился в другом кресле, в стороне. Сел и Наклонов. Против Егора.
— Я… для начала вот что хотел спросить… Это правда насчет отца? Ты уж извини, но это так неожиданно…
— Это правда. Я родился уже после его гибели. А мать почти сразу вышла за Петрова. Я узнал об этом недавно.
— Да… история…
— Ничего, — сказал Егор. — Бывают истории позапутанней.
— Ты что имеешь в виду?
А он ничего не имел в виду, честное слово! И о рукописи в данный момент не думал. Просто так болтнул, чтобы не молчать.
Наклонов улыбнулся слегка натянуто:
— Я думал, ты про наши детские раздоры. С Толиком… Да, действительно, в последние дни перед его отъездом мы не ладили. Подрались даже на прощанье… И с ямой история имела, как говорится, место. Мальчишки же мы были… Но я не думаю, чтобы Толик навсегда сохранил про меня только злые воспоминания.
— Я тоже не думаю, — вежливо сказал Егор.
— А ты… — Кажется, он хотел спросить: «А ты почему же тогда упрекаешь меня»? Но сказал другое: — Ты сам-то откуда эту историю знаешь?
— От двоюродного брата. Он сын сестры Толика… Отца. Тот ему много про детство рассказывал. А он мне… А еще от Александра Яковлевича, от Ревского.
— А! Так ты и с ним знаком!
— Знаком… Но он больше про «Крузенштерн» любит говорить, про съемки, когда они с отцом последний раз встретились.
— Я понимаю… Да, к слову. О Крузенштерне. И о детстве… Наша дружба с Толиком была, конечно, сложная. Но я думаю, Егор, она все же была. По крайней мере, теперь все вспоминается по-доброму. Обиды уходят, хорошее остается. Детство — оно любое хорошо. Со всем, что в нем было. Это начинаешь понимать только со временем…