Московские Алёшины контакты ширились сами собой, но он соблюдал осторожность. Давно уже утратил иллюзию, что уж в православном-то храме все свои. Знал он уже, как зависят церковные старосты от уполномоченных, и кто такие уполномоченные, и что такое регистрация церковного совета, и даже кто в их приходе следит за службами и регулярно пишет доносы на отца Владимира.
А тот и сам знал, и относился к этому философски. Так и объяснял Алёше:
— Каждый приход — это малый слепок мира: обязательно найдутся и свой Пётр, и своя Марфа, и свой Закхей-мытарь. И — свой Иуда, что ж тут удивительного? А ты молись и думай: сам-то я — кем стою перед Богом?
Так что Алёша, правда, был осторожен. Хотя в Москве было всё по-другому: за что на Украине посадили бы сразу — в столице считалось детскими шалостями, за это даже не слишком журили. В Москве надо было — ого-го, чтобы загреметь под арест, и каждый арест сопровождался большим шумом. А религиозный самиздат — чуть не в метро читали.
С Инной Алёша познакомился случайно, на приватной художественной выставке в одной из московских квартир. Она была автором двух работ, там представленных. Работы Алёша не понял: выпуклые коричневые рыбы, наискось расчленённые серо-зелёными плоскостями, и множественные глаза с красными потёками. Но все громко восхищались, и Алёша тоже: не позориться же ему было со своими провинциальными вкусами.
А сама Инна — тоже не ахти какое произвела на него впечатление. Она была лихо одета и раскована, да. Таких раскованных женщин он, пожалуй, ещё и не видел. Как понял Алёша, она была из художественно инакомыслящих кругов. Заодно и в курсе всех диссидентских дел, и лично знакома чуть не со всеми, кого регулярно упоминали на коротких волнах, называла их запросто: Володька, Наташка, Лариса. За ней и самой как-то с неделю ходили кагебешные «хвосты», и она говорила об этом с великолепным презрением. То есть, слишком много говорила, по Алёшиному мнению. Что его в восторг не приводило.
— Это вы из Одессы, да? Так вы знаете Журавлёвых!
Алёша что-то не помнил никаких Журавлёвых… Но она настаивала:
— Не можете вы их не знать! В Одессе и нет никого, кроме них!
— Что вы говорите, надо же. А я-то думал, что в Одессе миллион населения…
Она засмеялась и хлопнула его по локтю:
— Вы лапочка! Ну, кого вы ещё можете назвать в Одессе? Или рисуночки не клеёночке почитаете за нетленку?
Ах, так это она про художников… Ну, из художников — каждый «один в Одессе», лучше не спорить на художественные темы. Глаза могут выцарапать. А она и не предполагала, что будут с ней спорить.
— Димка — который деревянные скульптуры, ну вы не можете не знать: это же просто двадцать первый век! А Алка — концептуалка, ну?!
Она-таки добилась своего: теперь Алёша угадал, о ком речь. Это про Дмитрия и Аллу, он просто никогда не интересовался их фамилией, вот и забыл… Друзья Вовы-фотографа, Алёша даже как-то со Светкой к ним на шестую станцию ездили. Дмитрий тогда ещё ваял дыру в здоровенном бревне, только тогда нельзя было разобрать, что это такое будет.
— Почтил наконец-то, вспомнил убогих! Можно подумать, что вы в своих знакомствах ниже Дали не опускаетесь, сноб некованый. Вы когда обратно едете? Я обещала Алке достать ей альбом Дали, передадите?
Ну, он зашёл перед отъездом за тем альбомом. Средь бела дня. Но Инне — что день, что вечер — было всё равно: Алёша немедленно должен был выпить с ней на брудершафт. Поцелуй несколько затянулся, и поздно было изображать из себя Иосифа прекрасного, когда её рука былу уже у него в штанах. И не очень хотелось.
Алёша был несколько растерян, а Инне, казалось, всё по фигу: ей это было — как сигарету выкурить.
— Тебе было хорошо?
— Ага.
— Ну и ладушки.
Журавлёвы альбому обрадовались, в следующую поездку передали Инне письмо и три холстика — серию, которую Алла хотела показать понимающим людям в Москве. Алёша был уверен, что на этот раз его грех не попутает. Но попутал, к тому же дважды. Уж очень с Инной было просто: она ничего от Алёши не хотела, ни на что не претендовала.
— Ох, до чего ж люблю трахаться!
Чистая, то есть, физиология. Он же не влюблён в неё, ещё чего не хватало! Но, конечно, пора с этим делом завязывать. Свинство всё-таки. Мальчик он, что ли, прыщавый.
В конце июля Инна приедет в Одессу, она у Журавлёвых будет, на Фонтане.