… Сэр Джон по обыкновению беседовал с Григорием Александровичем на террасе. Внезапно он что‑то почувствовал, и в его лице появилось мрачное торжество.
— Ну, надо же! Кто бы мог подумать! — воскликнул он. — Гриша, найди Лиз, Зою и Петю. Мы едем в Лузервиль.
Три архимандрита
У архимандрита Петра был гость — из Англии в Москву на две недели приехал его давний знакомый архимандрит Василий. Три дня из них он выкроил на встречу со старым другом. В первый день из вежливости отец Петр пригласил поужинать вместе с гостем и отца Аристарха — все‑таки тоже архимандрит, тем более, сейчас своего рода знаменитость.
Архимандрит Аристарх знал, что настоятель без радости пустил его жить в свой дом. Но он знал и то, что отец Петр воспринимает это, как своего рода жертву, которую он приносит ради Христа, поэтому не ушел на квартиру, когда представилась такая возможность, хотя чувствовал бы себя там гораздо свободнее. Впрочем, настоятель никогда ничем его не попрекал.
Гостей архимандрит Петр всегда принимал хорошо. На столе была и осетрина, и семга, и красная и черная икра, и всевозможные фрукты и овощи, и коньяк, и текила, и дорогая водка, и абсент.
Архимандрит Василий в Англии привык к бедности духовенства, поэтому сейчас с любопытством осматривал и дом друга, и накрытый им стол. Впрочем, в Великобритании он оказался всего лишь два года назад. Причина его приезда в эту страну не была напрямую связана с пастырством — он готовил докторскую диссертацию в одном из английских университетов, и уже в будущем году должны были назначить защиту. А до этого он жил в России, имел достаточно широкий круг общения, а соответственно участвовал и не в таких застольях. Но общение с православными священнослужителями Англии, особенно их воспоминания о жившем фактически в бедности митрополитом Антонием, наложило свой отпечаток на мышление отца Василия.
— Как‑то, даже непривычно вновь видеть русские столы, — сказал он.
— Полно тебе, в Англии еще больше пьют и жрут, только тебя в приличные места не звали, а только нищие или крохоборы, — с беззаботной усмешкой сказал хозяин.
После молитвы три архимандрита сели за стол. Прислуживал им келейник отца Петра иеромонах Онисим.
Архимандрит Василий был самым молодым — ему было лишь немногим более тридцати лет. Он очень много читал, на каждый случай у него была запасена цитата из чьих‑то трудов.
Отец Петр предложил наполнить бокалы. Сам он предпочитал коньяк, его английский гость текилу, а отец Аристарх попросил налить ему водки и весь вечер сидел за одной рюмкой, в то время, как его сотрапезники сразу задали неплохой темп, и после пятой или шестой рюмки у них началась задушевная беседа.
— Вот Аристарх, — ткнул пальцем настоятель, снявший рясу и наперсный крест и расстегнувший верхние пуговицы на рубашке, — ты думаешь, он просто так? Нет, он не такой как мы! Да я ведь рассказывал тебе…
— Рассказывал, — подтвердил отец Василий, который тоже захмелел, но держал себя в руках. — Несчастье более талантливых — в более остром ощущении мира вокруг. Они видят и чувствуют все лучше нас — в этом их дар и их проклятье. Мы можем в силу образования и профессиональных качеств где‑то даже понимать их, но нам не дано чувствовать то, что чувствуют они. И в этом наше счастье. Мы не перенесли бы безмерной боли этого острого, ни с чем не сравнимого ощущения жизни в том смысле, в котором мы не готовы пока не понять ее, ни принять. То, что мне рассказывали о вас — достойно уважения, — повернулся он к архимандриту Аристарху.
Тот благодарно кивнул.
— Как писал Жан Поль Сартр в его, так и не поставленном сценарии «Фрейд», «чтобы погружаться во тьму душ, не губя собственную душу, надо быть чистым как ангел», — продолжил отец Василий. — А кто из нас может назвать себя ангелом? Мы исповедуем, да, но разве мы меняем души тех, кто к нам приходит? Иногда мне хотелось бы тоже стать таким старцем…
— Думаю, что не стоит, — мягко заметил отец Аристарх.
— Вы правы, — сразу же согласился гость. — Можно вспомнить слова Гераклита о том, что людям не стало бы лучше, если бы исполнилось все, что они желают.
— Ну, ты и зануда! — сказал хозяин и налил еще по рюмке. — Неужели своими словами нельзя говорить?
— Да я как‑то привык… — засмеялся отец Василий. И опять обернулся к архимандриту Аристарху:
— Я слышал, вам пришлось перенести много испытаний?
— Не очень.
— А вы так спокойны! Впрочем, по меткому замечанию Канта человек, который ненавидит, обеспокоен в большей степени, чем тот, кого ненавидят.