— Все это очень сложно, — вздохнул Николай Ильич. — Но чем же объяснить феномен Китая: превращение его в течение XX века из полуколонии в одну из великих мировых держав?
— Феномен Китая во второй половине XX века был обусловлен тем, что в отличие от СССР он не отказался от сплачивавшей страну в ее национально — освободительном движении коммунистической идеологии и в проведении экономических реформ опирался на имеющийся партийно — государственный аппарат, используя при этом новейшие достижения современной мировой науки и техники.
— И вы считаете, что он не угрожает России?
— Взаимоотношения же с Россией на данном этапе следует оценивать как добрососедские и имеющие перспективы сотрудничества. Об этом свидетельствует участие обеих стран в Шанхайской Организации Сотрудничества (Россия, Китай, Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Узбекистан), в Совете безопасности ООН, в BRIK (Бразилия, Россия, Индия, Китай), проведение Года Китая в России и Года России в Китае.
Николай Ильич недоверчиво улыбнулся и разлил остатки второй бутылки в фужеры.
— Мы многое умеем прятать в гладкие фразы, — сказал он. — Мы видим, как идет процесс непрерывных попыток создания единого всемирного государства. В начале двадцатого века империализм принял формы конкуренции нескольких мировых империй. И многие из них грезили о всемирном господстве: и Советская Россия, грезившая о едином всемирном государстве диктатуры пролетариата, и фашистская Германия, желавшая подчинить весь мир немецкой нации. И сейчас англо — американский империализм приобретает все большую роль в управлении миром, а Китай, противостоя ему, одновременно все больше вписываются в глобальную экономику и политику. А тем, кто стоит за ними, в принципе, все равно на каких принципах совершится объединение мира — будет это Британская, Французская, Германская империи, Третий рейх или Третий интернационал, Лига Наций или ООН, или Соединенные Штаты всего мира или что‑то еще… Но вот, что я понял: в мировой истории порой действуют совсем не понятные нам законы. Как, например, триста спартанцев в Фермопилах остановили армию Ксеркса? Как маленькая Англия стала на долгое время владычицей четвертой части суши? Как…
— Это я могу объяснить, — сразу же оживился Петр Семенович.
— Ну, уж нет! На сегодня нам разговоров хватит! Это риторические вопросы, на которые мне не нужно отвечать, — жестко заявил директор. — Сейчас звоню водителю, и он развозит нас по домам.
Бухарик в обезьяннике и на сутках
Григорий Александрович не пил уже две недели. Каждый день он подолгу беседовал с отцом Аристархом. Он склонялся к тому, чтобы перебраться из Москвы в этот город, и работать психиатром в интернате вместо проктолога, замены которому так и не нашлось. Однажды на улице его кто‑то окликнул:
— Гриша!
— О, Колян! — обрадовался Григорий, увидевший, что окликнувший его оказался никем иным, как Бухариком. — Что‑то тебя не видно было?
— Не видно! Как мы тогда с тобой посидели, пошел я домой. И идут два мента. Я им: «привет, мусора!». А они меня в обезьянник… — горестно делился Николай.
— Сам виноват: зачем людей обижать?
— Да не хотел я их обижать, нечаянно как‑то получилось. А вот уж как повезли меня в обезьянник, я им еще пару ласковых нашел, а они меня за это наутро к судье — и на пятнадцать суток… — жаловался Бухарик.
— Всякое бывает. Сделал выводы из происшедшего? — дежурно спросил Григорий, желавший обратить разговор в шутку.
— Как ни странно — сделал! — серьезно сказал Николай. — Столько помойки в нашей жизни! Пока пьешь — оно вроде бы ничего. Но вот получилось так, что ни в обезьяннике нечего было выпить, ни на сутках в первые дни. А потом возможность появилась, а уже не захотелось… Посмотрел, как люди сгорают — вроде бы ничего особенного, раньше только посмеялся бы, а теперь что‑то так отвернуло, что захотелось всю жизнь вверх дном перевернуть!
— Да ну! — заинтересовался Григорий Александрович. — Что же ты там такого особенного увидел? Пойдем, попьем чайку, ты мне расскажешь.
В кафешке в это время никого не было. Профессор взял чай с ватрушками и, поколебавшись, спросил:
— Может, водки хочешь?
— Нет, я решил завязать, — твердо сказал Бухарик, которому хотелось выговориться.