- Но он до сих пор тут, - Вика посмотрела на овальный медальон с брезгливостью, как на насекомое.
- Это мое прошлое. Никакая это не история, все еще слишком близко, чтобы назвать историей и отмахнуться. Это мой жетон. Это я там был. Ты молодая В каком году ты родилась?
- В 87-м.
Герр Леманн кивнул:
- Вот видишь. И все равно тебе больно. А у меня вся жизнь про-шла под этим знаком. Было, конечно, много хорошего. Моя София, и дети. Я выучился в университете, встретил ее. У нас родились сыновья.
- Она ведь не арийка. Болгары
- А я разве говорил, что был идейным? даже не обиделся герр Леманн на ее выпад. - После той войны прошла целая жизнь. Моя жизнь. Но я знаю, что война Все те жизни так и остались непрожитыми. Неужели ты думаешь, я этого не понимаю? Проще всего сказать был приказ, мы ничего не решали Но так нельзя. Я виноват. Своих сыновей я воспитывал Я старался изо всех сил. Они стали врачами. Как ты помнишь, один из них хирург, а другой педиатр. Это хо-рошо. Они, наверное, спасли многих людей. Не так уж много мне есть поводов для гордости. Но сыновьями я горжусь. И студентами.
- Они знали? Про вас? Студенты в требовательном голосе Вики было что-то от допроса, но герр Леманн никак на это не реагировал.
- Ну, я не сообщал им с порога: «Здравствуйте, я Арне Леманн, унтер-офицер Вермахта, а теперь откройте свои учебники». Но когда спрашивали напрямую, что делал во время войны, я никогда не юлил.
Говорил ли он правду, и сколько правды он говорил, и о какой части умалчивал Вика не знала. И даже не уверена уже была, хочет ли знать. Она вспомнила своего дедушку Колю, танкиста, прошедшего всю войну до самого Берлина. В сорок третьем дедушка участвовал в самом крупном танковом сражении в мировой истории, битве на Курской дуге. Это для Вики Курская дуга была «сражением в истории», для него она, видимо, навсегда осталась огненным котлом из взрывов и покореженного металла, в котором сварились заживо тысячи таких же ребят, как он. Конечно, воображение могло нарисовать Вике и грязь, и ночной промозглый холод в окопе, и голодное урчание желудка, и звон осатанелых комаров, и стертые в кровь ноги, и красную от крови вату, примотанную к голове нечистым бинтом. Натирающий подбородок ремешок от каски, взрывы, и вскрики от кошмаров, и песок в глазах от бессонных ночей, которым несть чис-ла Но когда еще в детстве она спросила у дедушки, как это было, он промол-чал, погладил ее по головенке своей трехпалой рукой со шрамом и посмотрел внимательно-внимательно. И Вика поняла, что спрашивать больше не надо. Она не спрашивала. А теперь, после смерти дедушки, осталось только несколько медалей и грамота, подписанная самим Сталиным. Вика еще помнила, как на 9 мая дедушка доставал все это из коробки, медали протирал фланелькой, а на грамоту просто смотрел. А потом доставал бутылку водки и пил, молча и тя-гостно. В другие времена это был человек резкий, веселившийся и гневавшийся сполна, без удержу. Но День Победы был для него каким-то другим праздником, не тем - с гвоздиками и салютами, - что праздновала вся страна.
Что бы сейчас сказал ее дедушка Коля? Увидев ее в предместье Потсда-ма, пьющей чай с Арне Леманном, унтер-офицером Вермахта Выстегал бы ремнем? Отказался бы от родной внучки навечно? Наверное, проклял бы. Даже если и так она бы его поняла. Потому что она сама чувствовала себя предательницей.
Ей показалось, что сейчас она закричит. Вика больше не могла оставаться здесь ни минуты.
- Извините, - буркнула она под нос и выскочила из кухни.
За окном стемнело. В комнатке, которая уже успела стать ей привычной, Вика быстро побросала свои пожитки в чемодан. На это ушло минут семь, и вот она уже на пороге.
Герр Леманн, пока она собиралась, терпеливо сидел за столом все в той же позе, понуро положив обе руки на стол с клетчатой скатеркой. Вика хотела что-то сказать, как-то прилично объяснить свой уход, но ее взгляд снова упал на цинковый жетон, и к горлу подкатил комок. Молча она вышла из дома и тихо закрыла за собой дверь. Отозвавшись на ее появление, над крыльцом ярко вспыхнул фонарь, и она поспешно сбежала вниз по ступенькам, чувствуя себя раздетой до костей.
Чемодан запрыгал по плиткам дорожки. Проходя мимо папоротников, Вика нарочно наступила на разровненный песок между растениями, чтобы испортить эту мучительную безукоризненность.
Несколько дней она провела у друзей. Рассказывать о своих переживаниях ей не хотелось. Она думала, что, не проговаривая мысли, она сможет их вы-теснить, как-то заглушить. Но все больше и больше думала о герре Леманне, его красивой жене Софии и о том, что цинковый жетон все еще лежит в их доме и после смерти своего хозяина, так и не переломленный надвое, перейдет к кому-то из его детей. И о том, что у ее мамы, наверное, где-то тоже хранится та дедушкина коробочка с медалями. Как они все-таки похожи, эти коробочки.